Байгуш

       Нет, на одно мгновение было мелькнула мысль: – «терять нечего, может, набравшись наглости, завалить порочную девицу на кровать и «пахать» её до полного изнеможения», – но только на одно мгновение эта мысль посетила сознание: слишком хороша была победительница, вызывающе хороша в дикой ярости, природной холодности и неописуемом отрешении. Да и я не мог поступиться с своими принципами. Я оставался жесток, несмотря на всю серьезность конфуза и смешное положение. Нужно всегда оставаться джентльменом перед собою, и, если заранее решал чего-то не допустить, следовать этому безоглядно. С этой минутной слабостью я справился достойно.

      Больше Наташу я никогда не видел, хотя порой и подмывало к этому.

        1987 год. Неотправленное письмо.

        Наташа…

   Не могу не признать положительных посылов на счет Вашего имени, но разве найдётся во всём мире сила, которая бы заставила меня приставить к нему любое из сердечных или добрых прилагательных!

       Уверяю Вас – нет. Тяжело дается понимать и то, что мы теперь чужие друг другу люди, хотя по-другому и не было. И кроме как обращаться на Вы сейчас не смею.

       «Тогда к чему я пишу?» – спросите Вы.  – «Нынче день выдался весьма скушным; я и взял перо из умысла убить несколько времени» – станет ответом.

        Строки эти явили себя свету скорее по привычке, как бывает у заядлого курильщика: в минуту задумчивости брать пустую ещё не остывшую трубку и подносить к ней ненужное пламя.

       А, впрочем, особо не пытайте меня. Доподлинно причины я не знаю, да и, уверен, небесные силы отчего я так поступаю тоже не ведают. Я часто нахожу себя безвольно несомым по течению в руках случая. Но поверьте, у меня нету и мысли молить у Вас прощения, потому как нисколько не сомневаюсь в своей правоте и вдобавок знаю, что письмо останется нечитанным и будет немедленно выброшено или сожжено по вручении его Вашей персоне. Разве не так?

       Обиды на меня у вас не может быть; в тот роковой час я ничего такого не приметил. Что скрывать, женские обиды мне известны во множестве, и они всегда носят отпечаток страдания или же выказываются обильными слезами, либо застрявшим в ресницах блеском горечи. Но Ваши глаза я хорошо запомнил; в них не было такого, что может тронуть сердце. Совсем напротив – в них был вызов и презрение, они горели тихой яростью и при том оставались сухими.

       Кстати, если любопытство всё-таки донесет ваш  взор до этих строк, спешу уведомить, что я давно уже отвык тратить себя на бессмысленное. Исключением в моих увлечениях остается игра, чему и Вы случились невольным участником. А разве игра имеет свойство быть казнимой? Ведь природа предусмотрела множество пустой игры и за это никто не несет наказания, хотя пострадавших в ней зачастую обнаружить можно.

       Признайте же, в тот раз играли и Вы. Да, Вы не желали этого, но впутались и не смогли отказаться. А приложи Вам характера, не вырасти и всей этой комедии.

       Вы презираете меня, оттого любое объяснение допущенного мною низкого поступка станет признанием поражения. Возможно, я мерзавец и распоследний подлец, но кто в таком разе назначен мне судиёй? Не Вы ли? Имею смелость выразить предупреждение: – «Не дозволительно пороку вершить суд над пороком». А просто так, вдруг мною признать поражение при сыгранной вничью партии – признак плохого тона. Реванш же по понятным причинам невозможен. У обоих у нас нет прав на то, чтобы Вам судить меня или бы Вы были осуждены мною. Общество нас также не может бичевать, ибо его пороки зачастую гораздо значительнее во грехе перед Богом, чем наш с Вами природный холод.

       Что касается проявлению злобы, так ему свойственно со временем утихать, подобно угасанию костра, когда привал окончен, и надо снова трогаться в путь. И оба мы, предполагаю, нуждаемся в сочувствии и внимании, хоть и останемся к подобным проявлениям внешне холодны.

       Единственно, я смею благодарить Создателя, что Вы такою, как есть оказались в моей судьбе. А могло ли быть иначе? Я размышлял над этим, подолгу взвешивал «за» и «против», и не раз. И ответ не сразу, но нашелся: – «Ничего другого не стало бы».

       Ваше сердце – сердце Снежной Королевы – я мало знаю, чтобы как-то его безмятежность приладить этому объяснению. А про себя могу сказать, что я, подобно планете, вращающейся в своей орбите и принимающей удары астероидов, ни при каких условиях не схожу с пути и похожим образом принимаю судьбу, потому и душа моя в шрамах и изрыта, подобно спутнику кратерами.