Багровая смерть

— Ты боишься летать, — поправил Никки.

— Перестань мне помогать, — проворчала я.

Он улыбнулся, но это была нежная улыбка.

— Я пытаюсь поддержать тебя.

Я посмотрела в единственный ясный голубой глаз и протянула ему руку.

— Знаю.

Он придвинулся и взял мою руку в свою.

— Ты — человек-слуга Жан-Клода, Анита. Это означает, что его отношение и эмоции влияют на тебя.

— Наши настроения могут влиять друг на друга, — сказала я.

Он сжал мою руку и сказал:

— Тогда, возможно, Син прав.

Я посмотрела на стоящего рядом с нами Жан-Клода. Он все еще выдавал вежливое пустое лицо, что означало, что он изо всех сил скрывал свои чувства и мысли.

— Жан-Клод, ты согласен со мной, что тот факт, что когда мы с Сином впервые были вместе, Мать Всея Тьмы трахнула нам мозги, заставил меня не влюбиться в него.

— Конечно, это повлияло на твое восприятие к нему, ma petite. Как же иначе?

— Да, но не усугубляет ли все, что ты поместил его в коробку «сына, которого у меня никогда не было»?

— Я, правда, не знаю.

— Тогда почему ты так сильно скрываешь то, что чувствуешь сейчас?

— Потому что мне не пришло в голову, что мои усилия рассматривать Синрика с позиции хорошего законного опекуна должны были блокировать твою способность полюбить его так, как ты могла бы.

— Ты чувствуешь себя глупо, потому что не учел такую возможность, — сказал Никки.

— Я бы выразился иначе, Никки, но да.

— Значит, я прав? — спросил Син.

— Я не могу сказать, что ты ошибаешься, — ответил Жан-Клод.

— Видишь? — сказал Ник. — Ты прав, и неправ, одновременно.

— Это как кошка Шредингера, — сказала я, — живая и мертвая одновременно, пока кто-то не откроет коробку.

— И что определяет, жива кошка или мертва? — спросил Син.

— Оставь метафоры, neveu. Это мое отношение могло убить кошку.

— Чтобы это так сильно повлияло на Аниту, ты, должно быть, хорошо постарался, чтобы сохранить Сина в коробке «юного племянника», — сказал Никки.

— Я его законный опекун. Бибиана и Макс доверили мне благополучие Синрика. Я пытался сделать как правильно для него.

— Ты был великолепен, Жан-Клод, — сказал Син, направляясь к нам троим.

— Я сделал все возможное.

— Никто не мог бы сделать лучше, — похвалил Синрик.

— Согласна, — подтвердила я.

— Согласен, — сказал Никки.

— Но мои усилия стоили Синрику любви Аниты.

— Позволь ним беспокоиться об этом, — сказала я.

— Нет, Анита. Жан-Клод должен помочь нам увидеть, действительно ли в этом проблема, — сказал Син.

— Как, — спросила я.

— Как мне исправить вред, который, возможно, я причинил?

— Я прав в том, чтобы сохранить Никки в качестве еды на время поездки.

— Звучит рассудительно, — согласился Жан-Клод.

— Кормись от меня сегодня. Если то, что ты положил меня в ящик «племянника», действительно вредит способности Аниты любить меня, тогда это должно помочь все изменить. Если это ничего не изменит, то дело в другом.

— Это опасный эксперимент, племянник.

— Если это не изменит ее чувств ко мне, тогда тебе больше не придется брать мою вену.

— Это может быть не так просто, Синрик, — сказал Жан-Клод.

— Ты назвал меня Синриком по крайней мере трижды. Ты никогда не забывал, что я предпочитаю — Син.

— Возможно, это попытка дистанцироваться еще больше? Син — довольно провокационное слово для использования в качестве имени.

— Я что-то упустил, — нахмурился Син.

— О чем? — спросил Жан-Клод.

Никки покачал мою руку.

— Думаю, я знаю о чем.

Я глянула на него, потому что до меня еще не дошло.

— Сину было всего семнадцать, когда он переехал сюда. Он вымахал на пятнадцать сантиметров, попал в качалку и начал заполнять всю эту высоту.

— К чему ты клонишь? — спросила я.

— Он не просто красив. Он на грани между симпатичным и красивым, мужчиной, спортивного телосложения ростом за сто восемьдесят.

Я переваривала это еще секунду, а потом до меня внезапно дошло.

— О. . дерьмо, — выдохнула я.

— Именно.

— Я все еще не догоняю, — сказал Син.

— Жан-Клод где-то только в прошлом году начал называть тебя племянником, верно? — спросил Никки.

— Где-то так.

— До прошлого года у тебя еще не начала развиваться мускулатура или преображаться лицо и все остальное.

Син моргнул, и на его лице щелкнуло озарение. Он выглядел удивленным, потом побледнел, а потом покраснел. Затем взял себя в руки, и, наконец, смог посмотреть на Жан-Клода, который нацепил самое осторожное выражение лица, какое я когда-либо видела у него.

— Ты был таким хорошим, благородным, а я пришел сюда и перешагнул через все это. Боже, Жан-Клод, мне жаль.

— И если мои усилия быть благородным удержали Аниту от того, чтобы отдать тебе свое сердце, то я сожалею.

— Теперь, когда мы все сожалеем, я остаюсь или ухожу? — спросил Никки.

Я продолжала держать его за руку, но сузила глаза.

— Не смотри на меня так, Анита. Тебе нужно покормиться, прежде чем попасть на самолет и у нас заканчивается время. — Он сжал мою руку, словно пытаясь мягчить тяжесть его слов.

— Практично и правильно, как обычно, Никки, — похвалил Жан-Клод. — И предлагаю компромисс.