Азовский гамбит

Теперь ему первым делом следовало оценить сложность ранений и рассортировать всех пациентов на тех, кому можно и нужно срочно начать лечение и тех, кому Вацлав помочь при всем желании был не в силах. Сложные и тяжелые ранения, сопряженные с большой кровопотерей и бессознательным состоянием для чеха были явно непосильными и потому безжалостно отодвинуты в сторону. Зато те их больных, кто пребывал в сознании и не лишился сил — стали первыми в списке.

Большой удачей стало то, что большинство повреждений были нанесены белым оружием — колотые, рубленые, резанные. Тут навыков и знаний Попела почти хватало, чтобы оказать некоторую помощь. Очищая раны от инородных тел и промывая настоями, он крупными стежками стягивал края, а в случаях, когда между ними было не больше дюйма, то и просто делал утягивающую перевязку, в надежде, что крепкое здоровье молодых казаков и охотников сделает свое дело.

Разобравшись в течение пары часов с такими пациентами, он без перерыва приступил к более тяжелым. Здесь приходилось уже орудовать ланцетом, извлекая пули и наконечники стрел, и лишь затем накладывая швы. Следующими стали больные с переломами и вывихами. А в самом конце, уже под утро, Вацек, находясь почти в полубреду от переутомления, решился на ампутации. Он осознавал, что если не сделать это, у больных скоро начнется гангрена и они неизбежно погибнут. Попел прямо и ясно объяснил суть вопроса тем из тяжелораненых, кто еще пребывал в сознании, и заручившись их согласием: «Режь, немец, все одно помирать, а так хоть надежда есть!» взялся за пилу и ланцет.

Из четырех проведенных операций две закончились поражением. Сердца людей, не выдержав боли, остановились. Но двое других оказались невероятно живучими, словно кошки с их девятью жизнями. И теперь оставалось лишь молиться и ждать.

Попел не помнил, как он уснул. Вероятно, просто отключился, прислонившись плечом к стене. Очнулся он уже после обеда. Даже не поев, сразу отправился на обход больных, затем принялся делать перевязки, тщательно обнюхивая раны на предмет признаков гангрены. На удивление, все оказалось неплохо. И только завершив работу, он таки добрался до стола и с огромным аппетитом расправился с целым котелком густой мясной каши.

— Умаялся? — участливо спросил он пришедший навестить его Панин.

— Trošku[64]— ответил ему Вацлав, пытаясь привстать.

— Да ты, сиди-сиди, — удержал его полковник. — Слышал, всю ночь напролет трудился не покладая рук?

— Много раненых, — вздохнул чех.

— Буду государю доклад составлять, отпишу о твоем усердии и искусстве. Ну и от всего нашего воинства поклон земной.

— Благодарю, — отозвался Попел, польщенный словами полковника, после чего перешли к обсуждению обороны.

— Что там на стенах?

— Турки весь день собирают тела убитых и хоронят по своему обычаю. Вырыли большой ров и укладывают всех туда. Приходили к нам, предлагали деньги, чтобы мы позволили им отнести своих мертвецов. Но Родилов сказал, что казаки трупами не торгуют. Дескать, забирайте невозбранно, а мы вам вскорости еще накидаем. Только и успевайте ямы копать! Правда, все снаряжение и оружье наши уже успели прибрать еще с ночи. Теперь добычу дуванят. Тебе, к слову, тоже доля причитается. Все же дрался ты ловко!

В другое время известия от трофеях сильно заинтересовали бы Вацлава, но за прошедшие сутки он так умаялся, что практически не обратил внимания на нежданный прибыток.

— И что же будет дальше? — спросил он.

— Осада. У турок довольно тяжелых стенобитных пушек. Примутся ломать крепость, а как добьются своего, снова пойдут на приступ.

— Что же остается нам? Чем мы им ответим?

— Казаки роют подкопы, будут еще взрывать, делать вылазки и стойко драться на стенах. Такова любая осада, пан Вацлав.

— Да, понимаю. Значит, раненых с каждым днем будет все больше и больше.

— Это ты верно подметил, — кивнул Панин и, как будто вспомнив, протянул чеху его шлем. — Благодарствую, добрый шишак! А за мной останется должок.

Насчет трофеев полковник не обманул. Через несколько часов долю причитавшуюся доктору притащили двое охотников.

— Держи, господин лекарь, — заявил Ванька Кистень, протягивая сверток с нажитым непосильным трудом имуществом новому владельцу.

Среди принесенных вещей оказались турецкий пистоль доброй работы, разумеется, без пороховницы и пулелейки, а также кривая сабля, на этот раз с ножнами и наборным поясом. Судя по всему, все это было снято с какого-то зажиточного турка и завернуто в его же кафтан. В придачу шло несколько монет, бог весть, какого достоинства, и странного вида ожерелье из сердолика с кисточкой на конце. Его он отчего-то сразу решил подарить Нахат, но в ответ наткнулся лишь на яростный взгляд зеленых глаз.

— Дурак ты, Попел! — прошипела ощетинившаяся как кошка девушка. — Это четки бекташей!

— И что? — не понял совершенно замотавшийся с ранеными лекарь.

— Они ими молитвы отсчитывают!

— Как католические монахи?