Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II

Но и в этих стесненных обстоятельствах Карл умел находить радость в жизни — охотился на зайцев, плавал в Рейне, играл в карты или на клавесине, изучал итальянский. Это отвлекало его от всяких проблем, и тем не менее они оставались. В Париже явно потерявшая рассудок мать пыталась-таки обратить в католицизм герцога Глостерского. Дело не просто в том, что она убедила себя, будто это наилучший способ достать денег для возвращения Стюартов на английский трон; подросток недавно вкусил прелестей военной службы и оказался настолько ею захвачен (а тут еще откровенная лесть со стороны французских придворных), что по возвращении в Париж «совершенно отбился от рук». Требовалось как-то приструнить его. Когда же до Карла дошли вести о попытках Генриетты Марии сделать сына католиком, он и вовсе утратил всякое самообладание.

«Если так будет продолжаться и впредь, — писал он матери, — мне придется предположить, что вы либо не верите в мое возвращение в Англию, либо не хотите его». Полное отсутствие у Генриетты Марии политического чутья не на шутку тревожило Карла. «Что бы я ни сказал и ни сделал, — продолжал он, — мои подданные-протестанты все равно не поверят, что брата перекрестили без моего согласия». Указав матери на недопустимость такого шага, Карл далее попытался сыграть на ее чувствах: «Вспомните последние слова моего покойного отца, когда он говорил, что лишит брата своего благословения, если тот когда-нибудь поменяет веру». Письмо же, адресованное самому Генриху, должно было приструнить мальчишку и оберечь его от ложных шагов, особенно опасных в его положении. «В письмах, которые доходят до меня из Парижа, — писал Карл, — говорится, что королева вознамерилась сделать все, чтобы Вы перешли в другую веру; если Вы прислушаетесь в этом деле к ней или к кому-либо другому, ни Англии, ни меня Вам больше не видать; и если со мной что-нибудь случится, вся вина ляжет на Вас». В общем, насмерть перепуганный подросток сохранил верность и религиозным убеждениям, и брату и попросил мать больше с ним об этом не говорить. «Я никогда не изменю своей вере, — заявил он, — и умоляю ваше величество более не настаивать на своем».

На Генриетту Марию все это не произвело ровно никакого впечатления. Она успела уволить наставника Генриха и отправила мальчика в аббатство Понтуаз, где его должны были подготовить к переходу в католицизм. Сопровождал юного герцога граф Ормонд, и за этим путешествием пристально следила вся Европа. В протекторате чрезвычайно радовались такому унизительному для короля повороту событий. Мария Оранская, хорошо знавшая упрямый характер своей матери, не сомневалась, что та добьется своего. Французские католики искренне потешались над происходящим, замечая, что они в восторге от «всего этого безумного замысла». Тем временем семейная свара продолжалась. Как-то, получив от матери очередную порцию наставлений и оставшись в одиночестве, чтобы обдумать ее слова, Генрих вдруг понял, что лучше уступить брату. Генриетта Мария впала в истерику, едва не отреклась от сына — во всяком случае, велела ему оставить ее дом — и громогласно заявила, что видеть его больше не желает.

На следующее утро заплаканный, но твердый в своей решимости Генрих попросил, чтобы ему разрешили попрощаться с матерью. Он хотел стать перед ней на колени, когда она направлялась к мессе, но Генриетта Мария, не обращая на него внимания, стремительно прошла мимо, и мальчику пришлось вернуться к себе. Постель его была разобрана, лошади уже ждали во дворе, и никто не позаботился приготовить ему в дорогу еды. Даже маленькой Генриетте Анне запретили с ним поговорить на прощание, и, когда королева окончательно отказалась принять сына перед отъездом, Ормонд продал свой орден Подвязки, усыпанный бриллиантами, и повез мальчика в Антверпен. Католическая Европа ухмылялась. Венецианский посол в Париже в своем отчете сенату злорадно писал, что «монархам дома Стюартов, изгнанным из всех королевств этого мира, придется теперь смириться с изгнанием из небесного царства». Генриетта Мария же, верная своему жестокому слову, так больше и не увидела младшего сына.

История с герцогом Глостерским докатилась и до Кёльна с его по преимуществу католическим населением, однако Карлу она ничуть не повредила, и когда кризис миновал, он вновь обратился к английской сцене. Даже с введением протектората в стране не восторжествовали ни благочиние, ни покой. В парламент были возвращены некоторые известные роялисты, но в то же время радикалы, сторонники монархии, полагая, что Англия ни на йоту не приблизилась к Новому Иерусалиму, свирепо нападали на протекторат и называли Кромвеля воином антихриста. Страну раздирали религиозные распри, чему еще больше способствовало возникновение крайне радикальной секты. Этим были перепуганы буквально все, ибо, как вполне могло показаться, члены Общества друзей — так называемые квакеры — замахнулись ни больше ни меньше на само правительство в любой форме и на закон, точнее, на все законы.