Август

VI

Дневник Юлии, Пандатерия (4 год после Р. Х.)

Мой муж умер в тот самый вечер, когда состоялся пир у Семпрония Гракха; даже если бы я выехала немедленно, как того желал мой отец, я все равно не застала бы его в живых. Отец ехал всю ночь без остановки, и когда прибыл в Путеолы на следующий день, его самый старый и испытанный друг был уже мертв. Говорят, отец очень долго и бесстрастно смотрел на тело моего мужа, не произнося ни слова. Наконец в сухой и деловитой манере он приказал охваченным горем слугам Марка Агриппы подготовить тело для церемониального возвращения в Рим и затем, Так и не присев ни на минуту, сопровождал останки своего друга на всем протяжении их медленного и печального путешествия в Рим. Те, кому довелось видеть его, шагающего, прихрамывая, во главе траурной процессии при въезде в город, говорили, что лицо у него при этом было словно высечено из камня.

Я, естественно, присутствовала на торжественной церемонии на форуме, где мой отец выступил с надгробной речью, и сама была свидетельницей его холодности. Он ораторствовал над телом Марка Агриппы так, как будто речь шла о монументе, а не о бренных останках его друга.

Но помимо этого я могу засвидетельствовать перед миром и то, что никому не известно: после завершения траурной церемонии мой отец заперся в комнате в своем доме на Палатине и три дня не выходил из нее, даже поесть. Когда он наконец вышел, то выглядел намного старше, чем до того, и приобрел странную безразлично — кроткую манеру говорить со всеми, которой за ним прежде не водилось. Со смертью Марка Агриппы что-то умерло и в нем самом — он уже никогда не был таким, как раньше.

Жителям Рима мой муж оставил в вечное пользование сады, которые он приобрел за годы пребывания у власти, а также построенные им купальни вместе со средствами, отпущенными на их содержание; кроме того, он завещал каждому римскому гражданину по сотне сребреников; остальная часть его состояний отошла моему отцу с условием, что он распорядится ею на благо народа.

Я считала себя бесчувственной, ибо совсем не убивалась по своему мужу. За ритуальными проявлениями скорби, положенными по обычаю, я ощущала — что? — да совсем ничего. Марк Агриппа был хороший человек, и я никогда не испытывала к нему неприязни; более того, в чем-то я даже любила его. Но в душе моей не было печали.

Мне шел двадцать седьмой год; я дала жизнь четверым детям и была беременна пятым; мне во второй раз выпало стать вдовой. Я успела побывать женой, богиней и второй женщиной в Риме.

Если я и ощущала что — нибудь в связи со смертью моего мужа, то это было чувство облегчения.

Через четыре месяца после смерти Марка Агриппы я родила мальчика. Мой отец назвал его Агриппой, в честь отца. Он сказал, что усыновит его, как только он немного подрастет. Меня это мало трогало. Я была рада избавиться от той жизни, которая стала для меня тюрьмой.

…Но мне не суждено было обрести свободу. По прошествии года и четырех месяцев после смерти Марка Агриппы мой отец обручил меня с Тиберием Клавдием Нероном. Он был единственным из всех моих мужей, которого я ненавидела.

VII

Письмо: Ливия — Тиберию Клавдию Нерону в Паннонию (12 год до Р. Х.)

Дорогой сын, ты должен последовать моему совету в этом деле.

Ты должен развестись с Випсанией, как того требует мой муж, и жениться на Юлии. Все детали давно улажены, в чем немалая заслуга принадлежит мне. Поэтому если ты непременно хочешь излить на кого-то свой гнев за такой поворот событий, то часть его должна принять на себя я.

Верно, мой муж не удостоил тебя чести стать его сыном; так же верно, что он тебя не любит и послал заменить Агриппу в Паннонию только потому, что никого более подходящего под рукой не оказалось; да, в его намерения не входит сделать тебя своим наследником, и ты прав, говоря, что он использует тебя в своих целях.

Все это не имеет значения. Ибо если ты откажешься быть игрушкой в его руках, у тебя нет будущего, и все эти годы, что я провела в грезах о том, что ты когда — нибудь достигнешь величия, окажутся потрачены впустую. Ты будешь осужден доживать свою жизнь в безвестности, никому не нужный и всеми презираемый.

Мне хорошо известно, что мой муж желает для тебя лишь роли номинального отца своим внукам, в надежде, что тот или другой из них сможет заменить его, когда придет время. Однако он никогда не отличался крепким здоровьем, и никто не может знать, сколько еще лет жизни отпустили ему боги. Есть вероятность, что ты все — таки станешь его преемником, даже вопреки его желанию. Ты носишь благородное имя, и ты мой сын; и в прискорбном случае его смерти я неминуемо унаследую хотя бы часть его власти.

Тебе не нравится Юлия — неважно; Юлии не нравишься ты — тоже не имеет значения. Ты должен помнить о своем долге перед самим собой, своей страной и нашим именем.