Читаем Август полностью

Я отвернулась от него, ища глазами своих друзей, которые весело и беспечно бродили по газонам в саду Семпрония Гракха. Их смех, звучавший даже изысканнее и нежнее, чем музыка, под которую ритмично двигались танцоры, долетал до моих ушей вместе с дуновением теплого весеннего ветра.

— Возвращайся домой. Скажи моему отцу, что я скоро уйду отсюда и вернусь к мужу в своей повозке, так что пусть он меня не ждет.

Приск продолжал топтаться на месте и не уходил.

— Говори, — приказала я.

— Твой отец желает, чтобы ты вернулась со мной.

— Скажи моему отцу, что я всегда выполняла свой долг перед мужем. Я сейчас занята — ступай прочь. Я приеду к нему позже.

Приск удалился, а я начала было рассказывать Семпронию Гракху о полученной мной новости, но тут передо мной предстал Овидий и начал читать свое стихотворение, посвященное мне; я не могла его прерывать.

Когда-то я знала его наизусть, но теперь не могу вспомнить из него ни слова. Странно — то были замечательные стихи. Насколько мне известно, Овидий так никогда и не включил его ни в один из своих сборников; он объяснял это тем, что стихотворение принадлежит одной лишь мне, и никому более.

Я так больше никогда и не увиделась со своим мужем: к тому времени, как мой отец достиг Путеол, он уже умер; болезнь, причину которой врачи так и не нашли, была скоротечной и, надеюсь, не слишком мучительной. Он был хороший человек и всегда относился ко мне по-доброму; боюсь, он так и не узнал, что я на самом деле о нем думала. Полагаю, отец никогда не простил мне того, что я не поехала вместе с ним в Путеолы в ту ночь.

…Трюфели — в тот вечер на вилле Семпрония Гракха нас потчевали трюфелями. Земляной привкус этого черного хлеба напомнил мне о них и воссоздал в моем мозгу картину того памятного вечера, когда я во второй раз стала вдовой.

V

К Юлии — стихотворение, приписываемое Овидию (около 13 года до Р. Х.)

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие властители в романах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза