Август

Беспокойный, бесцельно брожу я мимо храмов и кущ, где
Боги обитают — те самые боги, что молиться зовут к себе
Путников, вставших на отдых в древних кущах, там, где
В деревья на памяти смертных жадно топор не вгрызался.
Где задержаться бы мне? Янус недвижно следит
За моим к нему приближеньем, но мимо него прохожу
Быстрее, чем глаз замечает любой — но не его.
Дальше иду.
Вот Веста[56] — надежна, даже в чем-то мила, полагаю.
К ней я взываю, но нет мне ответа — Веста разводит огонь,
Пищу готовит кому-то.
Машет небрежно рукой, все так же
Склонясь над огнем.
В печали качаю я головой и дальше иду.
Вот слышу Юпитера гром.
Сверкая глазами, что требует он?
Чтоб я побожился оставить беспутную жизнь навсегда?
«Овидий, — гремит он, — где, скажи мне, конец
Твоим похожденьям любовным? стихоплетству пустому?
Позерству тщеславному?» Пытаюсь ответить, но гром
Греметь продолжает:
«Бедный поэт, твои годы уходят; тогу
Сенатора пора бы надеть; подумай о государстве иль
Попытайся хотя бы».
Оглушенный, слов больше не разбираю
И грустно следую дальше по дороге к Марсову храму.
Усталый, замираю перед очами самого грозного бога — левой
Рукой засевает он поле, а правой воздух рубит мечом.
О Марс беспредельный!
Отец всех живущих и умирающих!
Взываю с надеждой, что хоть он меня примет.
Но нет.
Могучий воитель,
Что имя дал марту — месяцу, в коем сам я родился, отринул
Меня.
Я вздыхаю: неужто нет мне места средь вас, о великие боги?
Безутешный, отторгнут почти всеми богами моей древней
Страны, прочь ухожу, отдаваясь на волю ветров — пусть
Несут меня, куда захотят.
Но чу! слышу сладкие, нежные звуки свирели,
Тамбура и флейты, музыки смеха и ветра, пение птичье
И листов трепетанье в меркнущем свете.
По слуху иду
Туда, где волшебные звуки, чтоб своими глазами увидеть
То, что в музыке слышу.
Но вот предо мною, питаемый
Родниками, что населяют грот и пещеру, быстрый поток
Лениво петляет меж трепетных лилий, в воздухе будто парящих.
Вот, говорю себе, здесь божество обитает, то, что не знал я доныне.
Нимфы в прозрачных легких одеждах справляют ночь и весну; И надо всеми, сияя красой, —
Богиня, к которой все взоры Обращены.
Ей преклоняются с радостью и молятся весело;
Улыбкой своей, нежней, чем у нашей Авроры[57], сумрак она
Разгоняет, красотой затмевая Юнону[58].
Думаю я про себя: Венера то новая с небесных высот к нам
Сошла, не видана прежде никем.
Но все знают, что ей должны поклоняться.
Привет, о богиня!
Мы оставляем старых богов почивать
В их девственных кущах.
Пусть они хмуро взирают на мир,
Пусть бранят даже тех, кто слушать их хочет.
Здесь же
Новое время настало, новая истина найдена, что спрятана
Глубоко в душе того Рима, что раньше любили мы.
Так обнимем же новое, заживем в веселье и радости;
Скоро, скоро опустится ночь, скоро все отдохнем.
Но сейчас нам дана красота, чтобы ей наслаждаться, —
Богиня,
Несущая Жизнь в эти священные кущи.