Васильков оказался пожилым, бледным и усталым. Дыр его световая тень, слава богу, не имела, но грязных цветов и затемнений было полно. Посетительницу Иван Игнатьевич встретил сухо и обсуждать ничего не собирался, но она была к этому готова и сделала то, что планировала, добиваясь этой встречи: устроила светакам — своему и следователя — плотный контакт прямо в тот момент, когда он заговорил о дедушке.
Принимая вызов, Васильков думал, что из больницы ему звонят сообщить, что Острожский скончался, ну, или, что было почти невероятно, очнулся, но чтобы — такое?! У следователя челюсть так сильно отвисла от удивления, что он, торопясь вернуть её на место, звонко, по-волчьи, клацнул зубами.
— Что? — не поняв странного звука, спросил звонивший.
— Вы же говорили, — возмутился Иван Игнатьевич, — что с такими повреждениями он вряд ли придёт в сознание и вообще дольше часа не протянет?!
— Так и есть! — подтвердил врач.
— Но тогда получается, он уже должен был умереть, а вы говорите — исчез из больницы! Что это вообще значит — исчез?! — повысил голос Васильков. — Сам он уйти не в состоянии, значит, кто-то его вывез?
— Вероятно, — вынужден был согласиться его собеседник.
— Прямо из реанимации? И никто ничего не видел? Как такое вообще возможно?!
— Я бы сказал — невозможно, но факт есть факт: Острожского в палате нет! Дежурная медсестра уверяет, что выходила только один раз в туалет, на три минуты, пациент оставался на месте, ещё живой, но без сознания… впрочем, я вам это уже говорил…
— Да-да, говорили! Из больницы украли пациента в тяжёлом состоянии, и ни вы, ни ваша дежурная медсестра не заметили!
— Только вот кричать на меня не нужно! — вскипел, потеряв терпение, врач. — Понятия не имею, что там этот ваш старик мог такого сделать, что его полумёртвого похитили, но вы-то, небось, в курсе! Вот и надо было охрану выставлять.
«Поучи жену щи варить!» — едва сдерживая гнев, подумал Васильков, параллельно вызывая оперативников, чтобы отправить в больницу — разбираться на месте.
— Знаете, я думаю, — озадаченный этой внезапно возникшей паузой, сказал врач, — куда бы Острожского ни увезли, сейчас он, в любом случае, уже труп.
Вера ошарашено дёрнулась, точка контакта светаков сместилась, выпустив ещё одно видение, но уже не про дедушку, а касавшееся личной жизни Ивана Игнатьевича.
— Что с вами? — нахмурился он.
— А?
— Я спрашиваю: вам плохо? Может, воды?
— Нет, спасибо… — качая головой, пробормотала она.
— Ну, тогда, давайте, я подпишу вам пропуск.
— Так, значит, получается, дедушка умер не сразу? — Вера подняла взгляд на следователя.
— Он умер на следующий день.
— Где?
— В смысле?
— Где он умер? В больнице ведь дедушки уже не было — он оттуда исчез!
— Что? — Васильков прищурился и спросил тоном, не предвещавшим ничего хорошего: — Это кто вам сказал?
— Никто… вы… то есть, я просто иногда кое-что вижу, ну, видения такие, понимаете?
— Пропуск давайте!
— Так вот я видела, как… — Вера подробно описала разговор следователя с врачом об исчезновении Острожского.
— Это вам в больнице рассказали?
— Да нет, говорю же, это я сама увидела, ну, просто я… вижу некоторые вещи.
— Хватит нести чепуху! — разъярился следователь.
— Нет, подождите, я могу доказать! Вчера, у вашего сына, вы нашли пакетики с…
— Замолчите! — прошипел Иван Игнатьевич, подавшись к ней через стол. — Кто вы такая? На кого работаете?!
— Да ни на кого я не работаю! — от Василькова исходила такая агрессия, что Веру накрыл страх. — Я сама по себе… честное слово! Про сына вашего я случайно увидела, потому что вы об этом сильно переживаете, но я никому не скажу, я — только чтобы доказать…
— Чего вы хотите? — резко перебил следователь.
— Я хочу про дедушку узнать!
— Что именно?
— Как и от чего он умер! Мне говорили, причина смерти — наезд, а потом я нашла фото, где у него нож в горле… Так отчего и когда он умер? Расскажите мне всё, что вы об этом знаете!
— И тогда вы отстанете, и сына моего упоминать нигде и никогда больше не будете, — с нажимом на каждое слово, произнёс Васильков.
— Да-да, конечно! — горячо заверила его Вера. — Клянусь!
Он долго и пристально смотрел на неё так, что по позвоночнику бежали мурашки, а щёки, наоборот, горели, словно её застукали за чем-то неприличным.
— Не знаю, зачем вам сейчас понадобилось ворошить то закрытое дело… собираетесь раздуть какой-нибудь скандал или побежать жаловаться?
— Нет-нет, что вы! Никуда я не побегу. Это нужно исключительно мне. Лично.