— Закрытых тем много… По какой именно? — спросил обер-инквизитор, хотя и сам догадывался, по какой.
Семаго вновь кивнул на экран:
— По исследованиям, проводимым в лаборатории Андропова.
— Хм… Не ты ли в своё время на Капитуле утверждал, что надо быть Кювье, чтобы по уцелевшим остаткам восстановить полную картину? И пенял оперативникам на их топорную работу?
— Я и сейчас не отказываюсь от тех слов. Сработали они топорно. Пытаться восстановить методы и результаты действительно было почти нереально. Решение Капитула оказалось правильным.
— Та-а-ак… Насколько я понимаю, ты в одиночку свершил нереальное. И результаты принадлежат лично тебе. Ноу-хау профессора Семаги… И просто так ты их Конторе не отдашь. Не пойму лишь, что ты хочешь взамен.
Юзеф и в самом деле недоумевал: это какие же должны быть ставки, чтобы Семаго решился затеять такую опасную игру с обер-ииквизитором? Семаго, никогда не проявлявший никаких политических амбиций, с головой погружённый в научную деятельность..
— Я хочу узнать, как погиб мой отец, — сказал Семаго.
— Хм… Ты ведь и тогда был кандидатом в члены Капитула, и читал отчёт СВБ, и…
— Ты тоже можешь почитать официальный отчёт Трёх Китов, — парировал Семаго.
На столе лежала папка из личного архива Юзефа (на компьютерные носители эти документы никогда не переносились). Дело, повествующее о гибели Семаго-старшего, одного из четырёх отцов-основателей Новой Инквизиции, первого и бессменного, до самой своей смерти, руководителя Трёх Китов…
— Ты уверен, что хочешь всё это прочитать? — спросил обер-инквизитор. — Любая месть запоздала, да и мстить уже некому… А неудовлетворённая жажда мести — страшная вещь и может принимать самые странные формы. В двадцатом году Первая Конная отступала через Волынь после разгрома в Польше. Буденовские орлы искали, на ком бы сорвать злость за поражение, и устроили еврейский погром в Маневичах, на малой родине Богдана Буланского. Вся его семья погибла — пытаясь спасти знакомых евреев… Детали трагедии Богдан узнал только в двадцать пятом, когда выплыло кое-что из архивов Фрунзе. Имена лично ответственных командиров в том числе. В живых к тому времени никого из троих не осталось. Представляю трагедию Дани — есть огромные возможности для мести, самой жуткой, самой утончённой, — а мстить уже некому. И он возненавидел меня — за то лишь, что состоял в одной партии с убийцами. Чем всё закончилось, ты знаешь… Да и не закончилось ещё толком… Порой я думаю: он ведь мог до сих пор остаться с нами, если бы знал лишь, что родные погибли в Гражданскую, без подробностей… Уверен, что тебе необходимо знать всё изложенное в этих документах?
Семаго не ответил. Вернее, ответил действием: распустил завязки папки, начал изучать пожелтевшие листы — то быстро проглядывая и откладывая, то вчитываясь внимательно. Юзеф, откинувшись в кресле, наблюдал за ним. Обер-инквизитор знал, что никаких мистических тайн в папке Семаго-младший не обнаружит. Его отец, несмотря на специфику своей работы, погиб по причине бытовой, заурядной, житейской…
Старый как мир любовный треугольник: более чем пожилой учёный, его молодой, подающий большие надежды коллега-ученик… И лаборантка — умная, красивая, вскружившая головы обоим и вопреки романным традициям выбравшая не рай в шалаше, а личный ЗИС, пятикомнатную квартиру и дачу со штатом прислуги. И гнусный финал: убийство, неумело замаскированное под несчастный случай, и страшная смерть изобличённого убийцы — гибель немногих своих друзей Юзеф не прощал никому…
Курлыкнул телефон — ни наборного диска, ни панели с клавишами на его корпусе не было. Обер-инквизитор взглянул на Семаго. Тот, с головой уйдя в дела минувших дней, казалось, не замечал ничего вокруг.
Юзеф поднял трубку, сказал одну короткую реплику, другую… Вновь быстро взглянул на Семаго. Проговорил, медленно роняя слова:
— Можешь звать меня Юзефом.
Закончив разговор (говорил в основном собеседник), Юзеф подавил секундный порыв — отдать папку Семаго и выставить его из кабинета. Ни к чему нарушать заведённый порядок — документы из личного архива можно изучать лишь в этих стенах. Один раз проигнорируешь — и пошло-поехало…
Обер-инквизитор тяжело поднялся, вышел в приёмную. Бросил референту:
— Связь с Лесником. Срочно.
Глава 5
ИСТОРИЯ ВОПРОСА
Горек хлеб архивариуса, понял я после нескольких часов напряжённой работы. Веки слипались, но стоило опустить их — перед глазами прыгали буквы, буквы, буквы… Фантомное зрение, будь оно неладно.