Аутодафе

— М-может быть, вы, господин подпоручик, соизволите объясниться? Я не желаю выслушать от вашего… О-у-х-х…

Сильвестров — здоровенный, квадратный в плечах, с простым крестьянским лицом и огромными кулаками — неожиданно врезал парню под дых. Тот согнулся, привалился к стене, безуспешно пытаясь ухватить ртом воздух.

— Тебя, мразь, никто не спрашивает, что ты желаешь или не желаешь, — прошипел подпоручик. — Ты, гнида, будешь делать, что тебе скажут.

И ударил снова — в лицо. Кровь из разбитого носа хлынула потоком.

— Это тебе аванс, — пообещал жандарм. — У меня внизу становой пристав с тремя полицейскими. Люди надёжные, проверенные и оч-чень социалистов не любят… И улики у них кое-какие имеются: револьвер, бомб парочка, прокламаций пачка. В общем, устроят тебе такое «сопротивление при аресте» — долго кровью кашлять будешь. До самой смерти.

— К-каких социалистов… — прохрипел было студент. Сильвестров вместо ответа вновь замахнулся.

— Полегче, Жорж, — остановил его Даня, играя доброго следователя (они с подпоручиком перешли на «ты» вскоре после знакомства). — Думаю, мальчик просто не понял, с кем связался. Какие люди и сколько готовы заплатить, чтобы заполучить автора его «невинной шутки»…

А сам подумал: не те, давно уже не те жандармы… Канули времена Дубельта и Бенкендорфа, когда не то что руку поднявший — голос повысивший на арестованного офицер пулей вылетел бы из Отдельного корпуса. Может, оно и правильно, с волками жить — по-волчьи выть. В царствие Николая Павловича не вели нигилисты охоту на слуг престола, не отстреливали жандармских офицеров, не взрывали полицмейстеров вместе с семействами… Но всё равно казалось, что выбранный жёсткий курс приведёт в никуда, к бесславному краху.

Спустя несколько минут Богдан говорил тихо и спокойно, сунув студенту под продолжавший кровоточить нос кожаную папочку для документов:

— Здесь лежат все твои письма к панне Ядвиге. В том числе последние — где ты предлагал сбежать с тобой за границу, угрожал застрелиться или застрелить жениха… Глупый мальчик. Никто Ядвигу силком замуж не выдавал, речи твои гладкие вскружили ей голову совсем ненадолго. И Алексея она полюбила по-настоящему…

Навроцкий смотрел на них затравленным зверем — и, похоже, не верил. Трудно мужчине, даже такому истерику, сразу поверить, что ему предпочли другого. Буланский сделал незаметный знак жандарму. И отвернулся, не желая наблюдать, как продолжается избиение.

Услышав, что хотел, — расстроить свадьбу за немалую сумму в пятьсот рублей взялся жид-шинкарь Янка Мойзес, — Богдан вышел из комнаты. Стал медленно спускаться по длинной скрипучей лестнице. Дальнейшая судьба студента его не интересовала. Пусть Сильвестров сам решает. Если польстится на обещанную Браницкими немалую награду — горе-любовнику не позавидуешь. Поговаривают, что графы сохранили кое-какие магнатские замашки, и в их многочисленных замках в Польше и Малороссии остались пыточные комнаты вполне в рабочем состоянии…

Но наверху грохнул выстрел — едва Буланский успел присоединиться к ожидавшим полицейским.

— Решил-таки застрелить «социалиста» при аресте? — спросил Богдан спустившегося подпоручика.

— Зря, что ли, прокламации и бомбы тащили? — хмыкнул жандарм. И изложил свою версию произошедшего:

— Ниточка от нашего нигилиста в Петербург тянется. Ко мне ведь бумага приходила об установлении негласного надзора. Бывал он там в доме Благонравова — где потом кружок с типографией накрыли. Разговоры вёл сомнительные, но ни в чём конкретном не замечен. Теперь же получается: проглядели столичные господа матёрого волка. И боевую ячейку небось проглядели. Так что по всему выпадает мне командировка в столицу. А Викентию Федосьевичу с орлами его (кивок на станового пристава) тоже поощрение будет — за уничтоженного опасного преступника… Приступайте, ребята, не мешкайте.

Полицейские, бережно-бережно держа чемоданчик с уликами, потопали по лестнице — обставлять декорации жилища боевика-террориста.

Сильвестров, понизив голос, сказал:

— И панам Браницким бросим косточку с мясом — этого самого Янку Мойзеса. И здесь внакладе не останемся. К нему вдвоём сходим, без полиции. Нечего с жидком церемониться.

— Сходим, и немедленно, — кивнул Богдан, подумав с брезгливым восхищением: «Далеко пойдёт подпоручик… Ведь действительно отправится в Петербург, и сумеет попасть под начальственный взор с неуёмным своим и беспринципным рвением, и зацепится в столице, и начнёт делать карьеру… Но когда-нибудь непременно свернёт себе шею».

* * *