Период становления основополагающих инженерных принципов зарядостроения в полной мере пришелся именно на эпоху Фишмана. И ему, как и его ближайшим соратникам по зарядному КБ, было трудно еще и потому, что о специализированной подготовке конструкторских зарядных кадров на высшем государственном уровне вопрос никогда не ставился.
Уже в первые годы советских атомных работ в ряде вузов Москвы, Ленинграда, Горького были открыты новые факультеты и кафедры для подготовки специалистов по физике атомного ядра, радиохимии, электрофизике и теплофизике. «Кузницей кадров» для атомной науки стал Московский инженерно-физический институт — знаменитый МИФИ, и многие теоретики-оружейники закончили его. Так, выпускником МИФИ был будущий министр РФ по атомной энергии академик Виктор Никитович Михайлов, прошедший потом становление в теоретическом секторе КБ-11.
А для инженеров-зарядчиков учебного заведения не появилось. Тут можно было бы говорить о серьезном и досадном просчете, если бы не вполне объективно заданный высший уровень секретности. Сама по себе физика атомного ядра не секретна, но конструкция ядерного заряда предельно закрыта.
Возьмем, например, ракетные двигатели — тоже вполне секретные конструкции. Что такое жидкостный ракетный двигатель (ЖРД), каковы конструктивные его особенности, как его надо конструировать, совершенствовать, отрабатывать — все это будущие двигателисты хорошо знают уже на студенческой скамье. Студенты-ракетчики Московского, Харьковского, Казанского, Куйбышевского авиационных институтов листали совершенно секретные альбомы ракетных КБ с подробными чертежами самых современных ЖРД, знали физические основы их работы, изучали реальные конструкции и щупали сопла тех самых двигателей, которые поднимали в космос «Восток» Гагарина, новейшие «Союзы», разгоняли к Марсу межпланетные автоматические станции.
Но вот о конструкции тех ядерных зарядов, в разработке которых некоторым из них предстояло участвовать уже через год-другой, они знали не больше, чем о жизни на Марсе. До попадания «на Объект» ядерная оружейная работа была от них так же психологически далека, как этот самый Марс. Вот при каких начальных условиях на плечи Фишмана лег — кроме прочих немалых грузов — еще и груз воспитания новых конструкторских кадров «зарядного» КБ!
А ВЕДЬ надо было учиться и самому! Давид Абрамович пришел в Атомную Проблему осознанно — его туда тянуло! При всей кажущейся случайности его появления на «Объекте» (могли не попасть в поле зрения «отцов-основателей» он или его жена), Фишман оказался в Сарове в силу некой внутренней логики, обусловленной его личным интересом — вспомним его походы на лекции Фриша и Джелепова в 1945 году.
Помня об этом, можно посмотреть на Давида Абрамовича, на его судьбу и на его стиль как руководителя, инженера и ученого с несколько неожиданной стороны… Становится понятно, что нет — не случайно Фишман из «дизелистов» стал ядерщиком. Его всегда интересовало новое, и даже не будучи еще причастен к этому новому на деле, он уже тянулся к нему и примерял новые проблемы на себя.
Еще убедительнее рассуждений доказывает такой вывод знакомство с кипой записных книжек Давида Абрамовича за семидесятые-восьмидесятые годы, которые иногда напоминают студенческие конспекты по тщательности записи многих моментов, связанных с физикой работы зарядов, но которые являются отнюдь не ученическими штудиями, а результатом обсуждения с теоретиками, газодинамиками и экспериментаторами конкретных текущих профессиональных проблем. И видно — он учился всю жизнь и постоянно совершенствовал свое понимание почти мгновенных, микросекундных процессов, протекающих в «изделии».
Евгений Аркадьевич Негин однажды публично заявил, что иногда не поймешь — где заканчивается Фишман-физик и начинается Фишман-конструктор (и — наоборот). Но физиком Давид Абрамович, конечно же, не стал — в том смысле, что его знания тонкой физики были все же утилитарными, прагматическими. Один прекрасный физик как-то пошутил (а может — и не очень пошутил), сказав, что нынешняя наука — прекрасный способ удовлетворять личное любопытство за счет общества. Действительно, современная наука невозможна без дорогостоящих экспериментов на дорогостоящих установках. Но Фишману не было присуще подобное любопытство — он был занят другим, и его интерес был вызван, в конечном счете, задачами создания максимально продуманной конструкции, максимально приближенной к идеальной расчетной физической схеме «изделия».
Однако решать эти задачи можно было, лишь постоянно учась самому и уча других.
Так зарядное КБ-1 при Фишмане и работало.
К НАЧАЛУ 60-х годов относится официальный отзыв Николая Леонидовича Духова о Давиде Абрамовиче: