Атомный конструктор №1

«Что такое Каминск? — пишет Русов. — Населенный пункт с десятью тысячами жителей, расположенный в центральной полосе России.

Каминск связан с остальным миром телефоном, телеграфом, системой энергоснабжения, шоссейной дорогой, производственным планом и административно-хозяйственной подчиненностью Центру. Каминск — это институт Крюкова, где работает около пяти тысяч сотрудников, целая страна.

Кто такой Крюков? Руководитель научно-исследовательского института, сухощавый человек, приближающийся к стариковскому возрасту, шестидесятилетний член Академии, в рабочем кабинете которого за двойными дверями светлого дерева решаются судьбы Каминска».

В этом портрете ветераны ВНИИЭФ сразу узнают Юлия Борисовича Харитона, а Русов и еще подбавляет «местного колорита», продолжая:

«Остатки монастырской стены отгораживают западную часть институтской территории, придавая институту сходство с крепостью… О самом монастыре, который стоял здесь, вдали от дорог, городов и селений, почти ничего не известно. Судя по одному из рукописных источников. жизнь некоего отца Григория также протекала в этом монастыре. Будто бы отцу Григорию принадлежит такое высказывание: «Церковь не в бревнах, а в ребрах». В другом месте говорится о том же Григории как жертве людской корысти и зависти святых отцов».

Для людей, знающих историю Саровы, здесь легко угадываются намеки ни Саровскую пустынь, на преподобного Серафима Саровского. Между прочим, в 60-е — 80-е годы, по отношению к «Арзамасу-16» употреблялся иногда полуофициальный эвфемизм «Средняя полоса России», а у Русова фигурирует некая «Центральная полоса». И книга Русова подобных намеков полна! Скажем, автор сообщает читателю:

«Территория института Крюкова состоит как бы из двух частей. В основной расположены конструкторский, производственный, испытательный и ряд других корпусов, а также бывший барский дом. Это и есть собственно Каминск или Каминск-1. Другая часть значительно меньше, но более живописна. Особую прелесть придает ей забегающая сюда ненадолго небольшая речка Коловерть. Здесь, в научно-исследовательской, или, как ее еще называют, коловертческой части института, расположились лаборатории физиков, химиков, биологов, а также вычислительный центр.

Часто можно услышать такой разговор:

— Ты куда, к коловертцам?

— Аты?

— К каминчанам».

Уже не в вымышленном Каминске, а в реальном «Арзамасе-16» обычны были в свое время следующие диалоги:

— Ты куда?

— На двадцать первую, к теоретикам.

И, напротив:

— А ты куда?

— К конструкторам, в «Белый дом».

При этом как раз на той же «21-й площадке» на окраине города, где расположились физики, расположен и вычислительный центр ВНИИЭФ.

НО НЕ ПОТОМУ, что многое в описаниях А. Русова напоминает Саров, я буду порой цитировать его повесть. Дело в том, что там есть прекрасные размышления и наблюдения, хорошо характеризующие отношения не только описанных писателем инженеров-«каминчан» и ученых-«коловертцев», но и реальных физиков-теоретиков ВНИИЭФ, работающих в десятиэтажном, отовсюду видном здании «21-ой площадки», и конструкторов-зарядчиков из «Белого дома», расположенного в трех четвертях часа ходьбы от «21-ой» и отделенного от нее небольшой речкой Саровкой — младшей сестрой более широкой городской реки Сатис, протекающей неподалеку от резиденции физиков.

Что же до героя моей книги, то со второй половины 60-х годов он в полную уже силу разворачивается как один из непосредственных руководителей всей ядерной оружейной работы не только в КБ-11 (в 1966 году переименованном во Всесоюзный НИИ экспериментальной физики, ВНИИЭФ), но и в отрасли. Фишман возглавил

Межведомственную комиссию по надежности, куда входили крупные специалисты Минсредмаша и Министерства обороны СССР, руководил множеством разработок и исследований и создавал новые их направления.

Теперь он — не только руководитель, но и Учитель, глава признанной и плодотворной инженерной школы — школы Фишмана, которую прошли фактически все разработчики того ядерного оружия, которое и сегодня стоит на вооружении, составляя ядерный арсенал России.