Осознание губительности такого рода действий породило и третье обстоятельство: 5 августа 1963 года в Москве представители СССР, США и Великобритании подписали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой. Это был первый серьезный и реальный шаг на пути ограничения гонки ядерных вооружений. Следующим шагом стал второй Московский договор между СССР и США, подписанный 3 июля 1971 года и ограничивающий мощность подземных испытаний ядерного оружия «порогом» в 150 килотонн тротилового эквивалента. Итак, условия ядерной оружейной работы изменялись, но сама работа шла по-прежнему интенсивно. И 1966 год для Всесоюзного НИИ экспериментальной физики — как теперь называлось бывшее КБ-11 — оказался своего рода знаковым. Был успешно испытан современный заряд, стойкий к поражающим факторам ядерного взрыва, а в еще одном заряде удалось повысить удельное энерговыделение примерно в два раза. Этим закладывалась база для будущих зарядов уже третьего поколения. Усилия США в области противоракетной обороны также вынуждали искать ответ, повышать «прорывные» качества ракетно-ядерного оружия. И ответ находился… Ядерный паритет между СССР и США постепенно становился фактом. Он пока не стал устоявшимся, прочно закрепленным, но он уже существовал, этот стратегический факт нашего исторического бытия.
Конечно, количественный паритет по числу носителей и ядерных зарядов был еще делом будущего — даже на момент Карибского кризиса Соединенные Штаты Америки обладали более чем десятикратным ядерным превосходством над Советским Союзом.
Однако системный паритет был в начале 60-х годов уже обеспечен. То есть Америка осознала, что она теперь не в состоянии вести против России успешную ядерную войну, что война — не только ядерная, но и обычная, против СССР уже невозможна.
Системная суть и значение такого достижения советских ядерных оружейников были сравнимы с ликвидацией атомной монополии США в 1949 году. Тем не менее, впереди была большая работа по обеспечению полноценного, прочного количественного и качественного ядерного паритета — нужны были новые заряды для новых носителей, и удельные показатели их можно и нужно было повышать.
Хватало и чисто конструкторских проблем. И ВНИИ-ЭФ к концу 60-х годов окончательно оформился как крупнейший многопрофильный научно-исследовательский «комбинат», конструкторским системным ядром которого оставалось зарядное КБ-1.
Часть третья
«Каминчане» и «коловертцы»
Пролог третьей части
НАЗВАНИЕ этой части без комментариев будет понятно лишь тем, кто знаком с небольшой повестью писателя Александра Евгеньевича Русова «Самолеты на земле — самолеты в небе». Написанная в 1973 году, она оказалась удивительно интересной именно для оружейников «Арзамаса-16»-Сарова-Кремлева, а начиналась так:
«Почему бы не сказать: «Инженерия — это земля, на которой растет хлеб, где имеются тучные пастбища, пасутся отары овец, строятся птице- и свинофермы. Инженерия — земля техники, тогда как наука — ее небо».
Можно выразиться по-другому: «Когда нужно накормить стадо, не приходится любоваться небом— трава ведь растет на земле». Подобный образ мысли более свойственен. инженерам, вообще людям практических профессий. И они по-своему правы».
Уже по началу видно, что книга Русова — это, в некотором смысле, повествование о сути инженерной и научной работы, об их различиях и взаимосвязях. Однако в то же время это — и художественное произведение, где выведен некий город Каминск, в единственном супер-НИИ которого проходит ежедневная и плохо понятная непосвященным «борьба единства» этих «противоположностей» — инженерии и науки.
Книжный Каминск Русова поразительно напоминает реальный Саров. Напоминает так, что создается впечатление — Русов или бывал здесь, или очень хорошо был знаком с кем-то из оружейников.
Впрочем, возможно в книге описаны и не Саров, не ВНИИЭФ, а сходство объясняется объективной общностью системных задач, стоящих перед всеми крупными научноинженерными комплексами — в названии-то повести присутствуют самолеты, а не заряды.
Хотя, в скобках будь сказано, никто в городе Каминске этих самых якобы «самолетов» никогда не видал, а сам А. Русов признается: «К сожалению, не представляется возможным раскрыть в деталях специфику производственной деятельности каминчан и коловертцев, которая помогла бы читателю более полно и отчетливо представить жизнь Каминска». Нет, это, все же, сказано точка в точку о Сарове 40-х—80-х годов! Очень уж странные «самолеты», которых никто никогда не видал, делают в русовском Каминске.
Не исключено, правда, что Русов имел в виду подмосковный НИИ химических технологий академика Жукова — один из наших крупнейших ракетных центров. Но, как бы там ни было, поскольку в моей собственной книге одной из тем является роль инженера в Атомной проблеме, уместно сказать здесь и о повести Русова. Уместно и процитировать ее, и взять оттуда название одной из частей книги о Давиде Абрамовиче.