Атомный конструктор №1

Описывая «историю с фаской» через сорок лет, Фишман отметил, что Курчатов воспринял новость чуть ли не как открытие. Однако такая реакция радости конструкторам из КБ-11 не прибавила. Ведь ответственность ложилась, прежде всего, на них, а точнее — она ложилась в данном случае на них полностью.

Особенно волновался Юлий Борисович. Как же он проглядел? И если уж эта фаска так нужна для нормальной сборки, то почему не оценили ее возможное влияние заранее, с отражением результатов анализа в соответствующей «бумаге»!? Харитон боялся, что кольцевая пустота на стыке урановых деталей может привести к опережению ударной волны, а это могло вызвать преждевременное задействование нейтронного запала (НЗ) и, как следствие, неполную цепную реакцию, то есть — неполный ядерный взрыв.

Это было бы катастрофой! Конечно, на отказ могли повлиять и многие другие факторы — не выявленные в силу самой новизны проблемы. Но один был бы налицо — коллективный промах разработчиков из КБ-11. Вроде бы— мелкий, но кто тут сказал бы что наверняка?

Встревожился не один Харитон — самое настоящее чувство вины испытывали Духов, Щелкин, Зельдович.

Вины Фишмана — с любой точки зрения — тут не было. Но ситуация задела его тоже, конечно, глубоко.

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ судьба Фишмана дает отличный повод задуматься над ролью и значением инженера-конструктора в ядерном зарядостроении и посмотреть на вопрос с разных сторон.

Вот тот же случай с фаской. Его можно рассматривать как один из первых наглядных примеров абсолютно специфической новизны вопросов конструирования ядерных зарядов. Ранее привычное здесь могло оказаться неприемлемым. Этот пример полезен и для верного понимания сути дела: работающий в содружестве с физиками и по их заданиям конструктор должен хорошо понимать совершенно особый характер разрабатываемой им конструкции, основные черты которой заданы не его видением задачи, а идеями и расчетами теоретиков.

Через сорок лет Фишман запишет: «Не может быть мелочей, особенно без объяснения их влияния.». А тогда — 28 августа 1949 года, времени что-то осмыслять в общем плане не было, надо было идти дальше. И экстренный рабочий «консилиум» членов комиссии пришел к выводу: влияние фаски не будет значащим.

Значительно позже Давид Абрамович вспоминал: «Пустота могла привести только к отставанию ударной волны, но никак не к опережению, которого можно было опасаться, имея в виду преждевременное срабатывание НЗ».

Тогда об этом не знали, но было решено продолжать сборку и начать вставку «поршня» в «изделие».

Урановый «поршень» с плутониевым ядром весил более двадцати килограммов. А опускать его в глухой цилиндрический «колодец» Бомбы должен был почему-то Фишман, богатырской комплекцией не отличавшийся. К тому же Давида Абрамовича, как, впрочем, и любого другого, мог подвести и весьма непривычный эффект, связанный с необычностью конструкционного материала. Из-за большой плотности плутония и урана размеры «поршня» были не так уж и велики, и тот, кто брал в руки собранный «поршень», чисто рефлекторно не был готов к особому мускульному напряжению. Ведь, скажем, узел из привычной конструкторам стали весил бы в два с половиной раза меньше! Но тут не стоило верить глазам своим, а точнее — не стоило верить прошлому опыту.

И вот Авраамий Павлович Завенягин — тогда первый заместитель начальника ПГУ, подошел к Фишману, главному на этом этапе сборщику, и ощупал его мышцы на руках, мол, — не уронишь? Непривычно тяжелый узел действительно мог из рук и вырваться.

Мы знаем об этом случае из записей Давида Абрамовича. Тоже — вроде бы — мелкий «фактик»… А, вообще-то, — показательная историческая деталь великого исторического события… Опытнейший и мудрый летчик-испытатель Корзинщиков как-то сказал: «Если испытатель идет в первый испытательный полет как на подвиг, значит — он к полету не готов». Глубокая и верная мысль.

Люди, собравшиеся в ту августовскую ночь в здании под названием «ДАФ», имели немалый житейский опыт и «виды» видали. И поэтому они не говорили выспренних слов, не выражали неких «высоких» чувств, а просто занимались своим делом — деловито и сосредоточенно, не принимая картинных «исторических» поз. Но ведь без всяких преувеличений они творили Большую Историю и страны, и всего мира. И не могли этого не понимать, хотя это понимание и приходилось запрятывать очень глубоко, чтобы оно не мешало делу. Однако жест Завенягина лишний раз доказывал — все они были не плакатными супер-героями (хотя большинство из них или уже имели Золотые Звезды, или получили их позднее), а живыми людьми, способными волноваться и не всегда сдерживать эмоции.

Надо полагать, Фишман отнесся к такой неплановой, не предусмотренной регламентом «контрольной» операции по проверке его мышц с пониманием, и, достав снаряженный «поршень» из защитного контейнера, перевесил его на крюк крана для опускания в «колодец».

Но, конечно же, он волновался.