Атомный конструктор №1

Но Давиденко, Апин и Флеров должны были выехать на полигон «в последнюю очередь» (официальная формулировка), то есть — непосредственно перед испытаниями. А здание «ДАФ» так именовалось в документации Полигона уже в двадцатых числах июля — за месяц до испытаний… И даже — раньше! Аббревиатуры «МАЯ», «СМИ» и «ДАФ» тоже фигурировали в «:объектовых» документах конца июня, когда Фишман уже находился в Казахстане.

Возвращаясь же еще раз к Духову, сообщу, что Николай Леонидович, вылетев на Полигон в середине июля, должен был в конце июля возвратиться обратно и окончательно отбывать на Опыт вместе с последней группой физиков. Так что «хозяином» «ДАФа» с самого начала считался Давид Абрамович Фишман. Должность у него тогда была, правда, невелика, зато ответственность и круг обязанностей — напротив, велики. У него даже свой шофер был — Бабкин. И опекал здание как представитель КБ-11 все время Фишман. «ДАФ» был в полном его ведении, он его вскрывал, он присутствовали там при всех работах и участвовал в них. И даже принимал там гостей, да еще и каких! В блокноте Фишмана 80-х годов, куда он записывал наброски воспоминаний, есть забавная запись: «ДАФ — харчевня с какао. И.В. Курчатов с удовольствием в степи подкреплял силы».

Был Фишман и одним из трех представителей КБ-11, входившим в состав приемочной комиссии по зданию «ДАФ». Два остальных — известный нам Мальский и начальник отдела 48 Владимир Степанович Комельков — имели тогда, в отличие от Фишмана, достаточно высокий статус и входили в приемочную комиссию по остальным зданиям. А вот здание «ДАФ» принимал вместе с ними и Фишман. Так что сомневаться далее невозможно: в период первого советского ядерного испытания на Семипалатинском полигоне было и здание имени Фишмана! «ДАФ» — это «Давид Абрамович Фишман».

Не исключен, к слову, и «согласительный» вариант. Возможно, вначале — при определении порядка и содержания работ на объекте — «ДАФ» назвали по Духову с Алферовым и Флеровым — как здание, где будут заняты в работах все подразделения КБ-11. Но в «ДАФе» хозяйствовал Фишман. И сама жизнь внесла справедливую и естественную корректировку. На Полигоне под «ДАФом» все понимали его «заведование». Впоследствии все здания окончательной сборки во всех случаях, когда окончательная сборка происходила на месте, назывались тоже «ДАФ», и уже никто не сомневался в том, как надо расшифровывать это название.

Для Давида Абрамовича в том была, конечно, высокая честь. И хотя «его» зданию, в отличие от остальных «:именных» зданий, располагавшихся на площадке «Н» в 10 километрах от центра Опытного поля Полигона, предстояло стать самой первой материальной жертвой ядерного взрыва и бесследно испариться в нем, так «отметиться» в истории Первого Взрыва было редкой заслугой.

Впрочем, Фишман ее и заслужил. И заслужил тем более, что по неизвестным до сих пор причинам, он за участие в испытаниях РДС-1 никак награжден не был.

Странно и удивительно, но — факт.

После успеха на участников Атомного проекта пролился первый «звездный» дождь, и роль Фишмана вполне заслуживала хотя бы ордена «Знак Почета», если не ордена

Трудового Красного Знамени. Или, уж, если на то пошло, медали «За трудовую доблесть».

Но Фишман ничем отмечен не был. В изустном фольклоре «Объекта» бытовала в свое время история о том, что Фишман уронил-де при сборке тяжелый плутониевый шар, что образовалась небольшая вмятина и «консилиум» теоретиков решил рискнуть (да ничего иного и не оставалось). Но так ли это было, не скажет уже никто. Возможно, сама история стала попыткой объяснения ненаграждения Фишмана — кто знает.

Так или иначе, его звезда еще светила ему в тумане, однако продолжалось это недолго.

Глава 4 Операции «вперед I, — II, - III» и момент «0»

НЕ БУДЕМ строить догадки, почему вышло так, что после Опыта Давида Абрамовича обошли наградами. Тем более, что дальнейшая карьерная и «наградная» судьба Фишмана сложились вполне благополучно. И этому, пожалуй, в немалой мере способствовало то, что его положение на полигоне и вообще в эпопее подготовки первого испытания оказалось выигрышным во всех отношениях.

На полигоне он был на виду у самого высокого начальства. Там же завязались и новые полезные знакомства. Так, Давид Абрамович познакомился с тем самым Борисом Сергеевичем Джелеповым из Ленинградского физтеха, публичные лекции которого об американском ядерном оружии он слушал в 1945 году в Ленинграде. Встретились они в месте несколько необычном — на теннисном корте на «Берегу», в военном городке. Давид Абрамович был заядлым теннисистом, и двойной общий интерес: атомное оружие и теннис, — конечно же, быстро их сблизил при всей тогдашней разнице положений.

Но еще более важным было то, что Фишман получил возможность составить непосредственное и верное представление о самых разных участках работы над зарядом и боеприпасом. По сути — обо всех. И это создавало на будущее прочный и перспективный «задел», тем более, что последние полмесяца перед Опытом были сами по себе одним непрерывным испытанием.