Атомный конструктор №1

Скажем, Борис Глебович Музруков… Живая легенда: в брежневскую пору он оставался единственным из всех ядерщиков СССР, который был в переписке с самим Сталиным! Повод, правда, был не самым приятным — во время войны Верховный Главнокомандующий прислал директору «Уралмаша» Музрукову очень жесткую телеграмму насчет недопоставок танков на фронт. Тем не менее, войну Борис Глебович закончил генерал-майором и Героем Социалистического Труда. В 1949 году он по прямой инициативе Сталина стал одним из первых дважды Героев Социалистического Труда — за руководство первым «плутониевым» комбинатом № 817. Там, однажды, когда на реакторе случилась авария, пришлось сжечь генеральскую шинель Музрукова — так от нее «фонило»!

С середины 50-х годов до середины 70-х годов Музруков руководил Саровским «Объектом». Почти двадцать лет огромной ответственности, решение эпохальных задач. В 1964 году — 60-летний юбилей, в 1974 году — 70-летний юбилей. Кому, как не Музрукову давать третью Золотую Звезду? Однако он ее не получил — министр Славский не смог простить Музрукову, что тот, когда Славский не справился, сменил его на посту директора 817-го комбината по указанию Берии.

Увы, «бароны» старели, и кое-кто менялся не в лучшую сторону.

Впрочем, что там — вторая Золотая Звезда! 70-летний юбилей Фишмана, пришедшийся на год 70-летия Октября, вообще не был отмечен какой-либо высокой наградой — даже орденом! И это особо удивительным не было — в горбачевском СССР ядерщиков уже награждали более чем скупо. Сказалось общее изменение атмосферы в стране: былой героический Советский Союз все более становился страной антисоветской, анти-героической.

Так, академику, генерал-лейтенанту, Герою Социалистического Труда Е.А. Негину семьдесят лет исполнилось 16 января 1991 года — еще при «живом» Советском Союзе. И заслуги перед Родиной, и статус, и юбилейная дата давали все основания для награждения крупнейшего «бомбодела» страны второй Золотой Звездой. Да и относительно свежий «внииэфовский» прецедент имелся в виде С.Г. Кочарянца. Тем не менее, «генерал», как заглазно называли на «Объекте» Евгения Аркадьевича, дважды Героем тоже не стал. Зато под трескотню об ускорении и перестройке начиналось размывание нравственных и общественных ценностей, а под болтовню о «новом мышлении» готовилась идейная база разрушения оборонной работы вообще и ядерной оружейной работы — в особенности.

Евгений Георгиевич Малыхин — яркий соратник Давида Абрамовича по «термоядерному» направлению разработки зарядов, когда Фишмана уже не было в живых, написал:

«Начало перестройки, по моему мнению, воспринял Давид Абрамович с большим недоверием. Своим личным примером он хотел перевести (отвести) разрушительность перестройки с общественных отношений на личное самоусовершенствование. То есть идея перестройки, по его мнению, должна была затрагивать со знаком «плюс» только такие стороны жизни как дисциплина, трудолюбие, отношение к своим обязанностям, организация труда и т. д., но — не основы нашего строя».

Увы, высшее «руководство» СССР смотрело на задачи «перестройки» иначе.

В 1986 году Давиду Абрамовичу было присвоено звание «Заслуженный деятель науки и техники РСФСР». Оно было в некотором смысле компенсацией за неизбрание в Академию наук, и почетное звание оказалось последней наградой оружейнику Фишману от государства.

В том же году, когда Фишман получил это звание, началась бесславная полоса односторонних горбачевских мораториев на ядерные испытания. Горбачев с самых разных трибун разглагольствовал о возможности «безъядерного мира к 2000-му году», а односторонние моратории стали эффективным методом разгрома — и морального, и организационного, и научно-технического — ядерной оружейной работы. Срок одного моратория заканчивался, но его — без предварительной консультации с оружейниками или, хотя бы, уведомления их — вновь продлевали. И в недоброй памяти горбачевские времена приходилось возвращать эшелоны экспедиций с пути на полигоны.

Одно это влетало в копеечку!

О продлении мораториев знали даже клерки в горбачевском ЦК КПСС, а вовремя известить оружейников загнивающая Власть не удосуживалась.

На Западе «Горби» охотно аплодировали, но разоружаться никто не собирался — в ядерных державах работа над оружейными программами скорее даже усилилась. Готовясь загнать ядерную Россию в «мышеловку» запрета испытаний, Соединенные Штаты Америки и Франция проводили новые серии испытаний, чтобы обеспечить себе информационный «запас прочности» на долгие годы без «полигона».

Уже это давало Фишману и вообще ядерщикам вполне профессиональные поводы для раздумий и сомнений, но в первые годы происходящее оправдывали традиционным: «Москве виднее»…

ПРИШЕЛ час, и 21 февраля 1987 года Давиду Абрамовичу Фишману исполнилось семьдесят лет. К юбилею в институте — как водится — выпустили скромный буклетик-извещение. На обложке стояла цифра «70» с перекрещенными лавровыми веточками под ней.