— Да… — протянула я, — возьмите, конечно. Если какой-нибудь парень наступит вам на ногу и не извинится, вы будете знать, что делать.
Тоскливый вой стал слышнее, потому что все, кто сидел у костра, замолкли, предпочитая слушать нашу женскую болтовню.
— Как такое возможно, Палмер? У тебя что, два сердца?
— Никогда не задумывалась над этим.
— Одних ты лечишь и жалеешь, а другим выкручиваешь яйца, прежде чем убить.
— В отличие от тебя, я — не любитель трогать чужие гениталии. — Господи, это было глупо. Называть шлюху шлюхой, ожидая, что её это заденет.
— Но любитель выжигать глаза сигаретами.
— По обстоятельствам.
— Похоже, этот парень «наступил на ногу» не только твоей мамочке, да? — По мере того, как я стискивала зубы от злости, улыбка Николь становилась шире. — Но и конкретно тебе. И Атомный видел это? Поэтому он слетел с катушек, когда они повстречались здесь? Сумасшедший момент. У него был такой вид, знаешь… Я его никогда таким не видела. Он ещё совсем мальчик, но когда убивает или трахается, выглядит круче любого из ему подобных.
— Ха-ха, у тебя богатый опыт, тебе виднее, — как будто бы беспечно согласилась я, косясь на Загнанного. Кажется, я уделяла ему внимания больше, чем его озабоченная хозяйка.
— У него опыт тоже ничего, как я поняла. Может, он даст мне пару персональных уроков?
— Не думаю, что в сексуальной гимнастике он мог бы чему-то научить такого ветерана, как ты.
Я прозрачно намекнула на её возраст, а она только отмахнулась от этого укола. В свои тридцать с хвостиком она пользовалась большей популярностью, чем в сладкие шестнадцать.
— Ну, это уже мы с ним сами разберёмся, детка.
— Само собой.
— Ты только не включай стерву, когда увидишь нас в очередной раз.
— Без проблем.
— Мы же девочки, должны держаться друг за дружку, так ведь?
— Ага.
На самом деле, я дублировала один и тот же ответ в разных интерпретациях. «Чёрта с два».
— Мы же не станем ссориться из-за таких пустяков. — Она положила ладонь мне на колено, и я почувствовала уже не одиночество, а беспомощность. Но всё по той же причине: рядом не было Ранди. — Но долг платежом красен, поэтому я могу одолжить тебе Загнанного. Он не даст тебе заскучать. Что скажешь?
Как по мне, так эта шутка зашла слишком далеко. Я собралась сказать ей об этом, но, заглянув ей в глаза, осеклась. Да, в самом деле, кто сказал, что Николь шутила?
— Вы же с ним повздорили, я знаю. — Она придвинулась теснее, касаясь моего плеча своим. — Твой «пёс» огрызается? Возможно, всё дело в том, что ты не заботишься о нём, как положено? Ты не можешь его в этом обвинять, так почему бы…
Она затеяла это не ради смеха. Это уже не было язвительной перебранкой, в которую я вступала при каждой встрече просто от скуки. Николь терпела полгода и вчера решила, что с неё хватит. Вчера что-то открылось ей при взгляде на плачущего Митча и мучающего его Атомного. Какое-то откровение… Жестокое убийство, а потом поцелуй — символический, обязательный жест, как если бы без него месть нельзя было считать состоявшейся. Этот сумасшедший контраст… Она бы хотела почувствовать каково это: убить, а потом целоваться назло убитому. Перерезать горло ненавистному ублюдку, а потом слизывать с тел друг друга его кровь, пьянея от её запаха и собственной похоти. Смотреть друг другу в глаза и читать мысли…
Я глухо рассмеялась, когда, наконец, после стольких месяцев ревности, поняла, чего на самом деле хочет Николь. Не Ранди. Она хочет не близости с ним, а чтобы он смотрел на неё так же, как на меня. Чтобы было что-то помимо теста, так бездумного связавшего две души, два тела. Например, огромная ненависть и ещё большая любовь на двоих.
Николь хотела быть мной.
— …к тому же, в отличие от твоего полукровки, он очень послушный.
Её выводила из себя одна и та же мысль. Ей тридцать с хвостиком, а мне шестнадцать. Она знала о мужчинах всё, а я — ничего. Но мне достался самый лучший, а ей…
— Послушный? Серьёзно? — Не то чтобы я сомневалась. Я помнила, как однажды Николь в бою потеряла пуговицу и отправила на её поиски своего «пса». И он её нашёл. — Интересно, куда девается его послушание по ночам? Ты так вопишь, а ему хоть бы что.
Она рассмеялась так, словно перед ней сидела редкостная дура, которой приходилось разъяснять такие очевидности.
— Так бывает, когда женщине
— Вот оно как. Раз тебе уже
— Такой невинной овечке этого не понять.
— Точно. — Я не видела смысла отрицать или стыдливо отмалчиваться. — А ведь война уже пять лет идёт, да?
Очередной реверанс в сторону Ранди: он не тронет меня и другим этого не позволит. Моё «нет» всегда звучит для него как «нет», тогда как «нет» Николь уже давно обесценилось и превратилось в «пожалуйста-делай-со-мной-что-захочешь». И ткнув её в эту правду, я растревожила воспалённый нерв.