Атомное комбо

Ещё бы. Я бы многое отдала, чтобы она оказалась здесь прямо в эту самую секунду. Забавно было бы наблюдать ваши лица. Вы бы быстренько разуверились в её совершенстве, господин комендант. И она сама, думаю, тоже.

— До сих пор не верится, что она вышла замуж, — рассуждал сам с собой Хизель.

Ему не верилось, что она вышла замуж, а мне, что его это вообще интересует. Как-то совершенно незаметно для меня, из Сатаны он начал превращаться в обычного человека. А этого превращения допустить было никак нельзя. Если он станет обычным… как же я убью его?

— За какого-то солдафона. Чем я хуже?

Не знаю. Как по мне, так все «чёрные» одинаковы. Поэтому — да, в самом деле, не знаю, чем руководствовалась эта Ева Кокс.

— Это разбило мне сердце, ха-ха. — Хизель посмотрел на меня, на мои чуть отросшие волосы. — Ты тоже многим разобьёшь сердца. Правда, Булавка?

Из рупора граммофона текло что-то лирическое, кокетливое, а снаружи, где-то на окраине города работала артиллерия.

— Знаешь, я их понимаю… — произнёс задумчиво подполковник. Он уже не разыгрывал спектакль, а говорил серьёзно. — Пока вы живы, неприкасаемые никогда не станут первыми. Никогда не станут самыми красивыми, благородными, умными. — Его пальцы обхватили мой подбородок. — Что можно противопоставить этому, кроме грубой силы? Но иногда даже грубая сила бесполезна… Если бы они просто заглянули в эти глаза….

Я отвела взгляд, нарушив волшебство момента.

Дагер в них заглянул, но ни черта там не увидел.

— Неважно, — вздохнул Хизель. — Там куда мы с тобой отправимся, твоими глазами и цветом волос будут восхищаться. Это будет твоей гордостью, а не клеймом позора. И когда ты подрастёшь… Как бы мне не перестрелять всех твоих поклонников.

Лжец, лжец, лжец.

— Но по правилам, они должны будут спрашивать разрешение сначала у меня. — Его голос дрогнул на этой ноте. Отцовство — нечто непознанное, но бесконечно желанное, променянное на погоны и воинскую славу. — Возможно даже, тебе бы понравился кто-то из них…

Почему-то моё терпение иссякло именно тогда.

— Мне не может никто нравиться.

— Ха-ха… Отчего же? — немало смутился Хизель.

— Я люблю Атомного.

— Ну да, ну да. Но я же говорю о другой любви. О такой… ну знаешь… — Вражеский офицер читает мне лекцию о любви, что за дела. — Как бывает между чужими людьми, которых столкнул случай… Как твоих папу с мамой.

— Мои родители друг друга терпеть не могли.

А если говорить откровенно: они бы уже давно убили друг друга, если бы это не было запрещено законом.

— О, ну… — неопределённо протянул комендант. — Понимаешь, я говорю о… нормальной любви. Руководствуясь которой, создают семьи. Но, наверное, тебе пока рано об этом говорить.

Пришёл на чужую землю, командует в моём доме, теперь вот говорит о семейном счастье…

Как он там сказал? «Нормальная любовь»? Мы о такой не слышали. Мы знали только ту, что была у нас — отчаянная, дикая, вечная. Ненормальная. Она нас лечила и спасала. Во имя неё убивали.

— А «псы»… они же не люди. Понимаешь, Булавка? Они бессловесны, ими движут инстинкты. Они как животные, только в человеческом обличье. А любить… всерьёз любить можно только равного себе. Какого-нибудь симпатичного, храброго мальчика…

Ни один «симпатичный, храбрый мальчик» не сравнится с Ранди. Даже больше — ни один взрослый мужчина. Он любого по стене размажет.

— Он будет дарить тебе подарки, говорить комплименты и приглашать на танцы… — Комендант посмотрел на граммофон, и в его голове тут же родилась идея. — Ты ведь умеешь танцевать?

— Когда-то… раньше…

— Вот, послушай! — Хизель поднялся с кровати, насвистывая в такт музыки. Его глаза заискрились. По всей видимости, будучи курсантом, он любил званые вечера, балы, танцы. Красивый, юный, мечтающий о подвигах дурак. — Иди-ка сюда…

— Я не… мне всё ещё трудно…

— Не отказывай. Когда ещё мне выпадет случай танцевать с чистокровной леди? — Отказывать ему не позволяло моё бесправное положение, поэтому я послушно слезла с кровати.

Так уж и быть, господин Сатана, если таково ваше последнее желание…

Спина болела, ноги дрожали. Я понимала, что больше не смогу резвиться, танцевать, жить, как прежде. Моё больное, измученное тело больше не было приспособлено для веселья.

— Ну-ка, вспоминай. Эту руку вот сюда, а эту так… — Я задела его револьвер. Наградное оружие было для него как икона — он не расставался с ним ни на минуту. Но на этот раз, комендант открепил кобуру от пояса и положил её на тумбу. Это было что-то такое… музыка и он, отрекающийся от оружия… — Давай сначала. Эту руку сюда… Вот так…