— Тише, — прошептала я, беря его руки в свои. — Не сжимай так.
Склонившись, я прикоснулась губами к разорванной коже на костяшках. Когда в последний раз мы использовали поцелуи как лекарство, а прикосновения — как способ общаться телепатически? Появление комиссара заставило нас вспомнить, кем мы были друг для друга, будучи детьми.
Я прижалась лбом к его руке, словно это была благословляющая длань священника. К руке, отомстившей Хизелю и Митчу так, что лучше не придумаешь, но абсолютно бессильной против Дагера. Месть, которая заставила бы агонизировать его незамаранное войной тело, должна быть придумана и совершена именно мной. Но что мне сделать для этого? Что мне делать вообще? Как солдату, давшему присягу? Как другу, которого предали? Как человеку, который знал Гарри Дагера с самого рождения и не с худшей стороны?
В тепле и твёрдости мужской руки я чувствовала одну лишь решимость и ни капли сомнения. Ранди знал, что делать, потому что был безупречным солдатом и другом.
— Не думай о нём, — сказал он, и я вспомнила, как однажды он просил меня не думать о Митче, вот только к тому моменту Митч был уже мёртв.
— Не могу.
— Тогда позволь мне закончить дело.
— Не могу. — Помолчав, я зачем-то добавила: — Всё не так просто.
Когда я подняла голову, оказалось, что бедняга шофёр едва не свернул шею, пока таращился на нас. Дорога перестала его интересовать, а вот наша вопиющая разнузданность — очень даже. Он счёл это личным оскорблением, потому что, по сути, был конвоиром, а чувствовал себя таксистом, везущим в любовный отель несдержанную парочку.
Сбросив скорость, он обратился к Дагеру, хотя тот спал, а может только претворялся.
— Господин комиссар, мне остановиться?
— Что? — хрипло отозвался тот. — Зачем?
— Кажется, этим двоим не помешает напомнить их место.
Солдат сделал жест головой, и Дагер обернулся на нас. Он посмотрел на наши соединённые руки. Это, в самом деле, было уже слишком.
— Никаких прикосновений и разговоров без разрешения. — Он говорил на проклятом ирдамском. — Кто бы из вас двоих ни нарушил это правило, отвечать, в любом случае, придётся тебе. Разве я не говорил об этом?
Я хотела воскликнуть: «спрашивать твоё грёбаное разрешение на то, чтобы быть вместе? Мне и Ранди? Это даже не смешно!», но вместо этого выдавила:
— Говорили, господин комиссар.
— Руки.
Мне хотелось показать ему средний палец, а потом прижаться к губам Ранди в самом развязном, взрослом поцелуе. Но всё что я сделала — высвободила свои пальцы из хватки чужих ладоней. Ранди сопротивлялся мне неосознанно. Всё это выглядело, как похищение, которое происходило на его глазах.
— До самолёта ещё часа два, — вклинился жаждущий справедливости солдат. — Я тормозну…
— Это лишнее, — отозвался Дагер. — Они понятливые. Я ведь не ошибаюсь?
Всё должно было произойти так: Ранди закинул бы цепь своих наручников на шею водителя, обездвиживая. Я бы выхватила пистолет из кобуры Дагера и заставила бы их остановить машину. Два выстрела с промежутком в три секунды, и мы были бы абсолютно свободны, а главное — чисты перед родиной и совестью.
— Никак нет.
— Если решите пренебречь правилами ещё раз, неважно кто из вас, пристрелю я именно тебя. — Дагер был спокоен, отчего даже мне было трудно понять, говорит он серьёзно или блефует. Собственно, корчить из себя последнего подонка ему не привыкать. — Ясно?
— Так точно.
— А теперь скажи это своему приятелю, чтобы он потом на меня не обижался.
— Атомный, послушай. Господин комиссар просит сообщить тебе, что, если ты нарушишь установленные им правила, он пристрелит меня. Но ты не должен на него за это обижаться.
От такой наглости Ранди оторопел. Вряд ли он ожидал услышать что-то подобное от того, кто ещё несколько часов назад валялся на полу, лепеча и рыдая, как младенец. А теперь вдруг «господин», «его правила», «пристрелит». Пристрелит? Мы выжили под бомбёжками, в оккупации, на бесчисленных полях сражений, и комиссар вдруг во всеуслышание заявляет, что сможет убить меня? Именно он? Пусть даже в шутку, пусть даже в качестве крошечной мести за недавнее унижение, пусть даже ради нашей обоюдной безопасности.
Подавшись вперёд, Ранди положил локти на колени, очень тихо сказав:
— Это
Конечно, такая участь была пострашнее банального «пристрелю». Хотя бы потому, что, в отличие от Дагера, Ранди был готов осуществить угрозу в любую секунду.
— Атомный сказал, никаких обид.