Ататюрк. Особое предназначение

Прекрасно понимая праведное возмущение своих соотечественников, Энвер успокоил их тем, что это временное назначение, и обещал вернуться к этому вопросу.

Кемаль не поверил ни единому его слову и принялся нагнетать и без того напряженную обстановку.

В своем стремлении возглавить группу «Йылдырым» он использовал самый малейший повод, дабы лишний раз доказать некомпетентность немецкого генерала, и в свойственной ему жесткой манере в пух и прах разбил подготовленный немецким генералом и его штабистами план по возвращению Ирака.

Вернуть Ирак невозможно, безапелляционно заявил он, и любое сражение за него приведет к совершенно ненужным жертвам.

Кемаль жестко критиковал стратегический интерес этого сокрушительного проекта, придуманного немцами и Энвером, чтобы помешать продвижению британских войск из Египта.

Более того, он замахнулся на святую святых и постоянно оспаривал приказы вышестоящих немцев.

«У него было убийственное настроение, — вспоминал позже будущий канцлер фон Папен, тогда молодой лейтенант, — несомненно, из-за разногласий с Фалькенхейном по поводу принимаемых мер».

Вручив докладную Энверу, он отослал копию великому везиру Талаат-паше.

Обрисовав безрадостную картину состояния османской армии, Кемаль убедительно просил его придерживаться только оборонительной тактики и продолжать концентрировать силы на Синайском фронте.

Но куда там!

Фон Фалькенхайн настаивал на своем, и его совершенно не смущало полнейшее незнание им страны и особенностей ведения войны в пустыне.

Как и всякий немец, он был надменен и не собирался советоваться с уже надышавшимися жарким воздухом пустыни османскими офицерами.

Да и вел он себя по отношению к ним настолько вызывающе и грубо, что уже очень скоро восстановил против себя практически всех поставленных под его начало турок.

Но особенно дикий скандал разразился после того, как уставший от бесконечных уговоров Кемаль, не стесняясь присутствия немецких военных специалистов, в ультимативной форме потребовал передать командование группой «Йылдырым» ему.

— И если вы все-таки решились на этот в высшей степени бессмысленный рейд на Дамаск, — заявил он Энверу, — то доверьте мне общее руководство этой операцией. В отличие от ваших немецких друзей я постараюсь сохранить своих людей!

Но все было напрасно!

Проще было убедить голодного тигра пощадить загнанную им косулю, нежели остановить что-либо задумавшего Энвера.

Не пожелав принимать участие в этом фарсе, Кемаль попросил об отставке, но заведенный не менее его самого Энвер не только не пожелал принять ее, но и пригрозил судом военного трибунала.

Это было уже слишком, рука Кемаля медленно потянулась к кобуре, и решивший не испытывать судьбу Энвер выскочил из палатки.

И тогда Кемаль набросился на хранившего молчание Джемаля-пашу.

— Ладно, Энвер, — гремел он на всю палатку, — но ты-то прекрасно знаешь, что такое война в пустыне! Так почему же ты молчишь? Ждешь, когда он вместе со всеми фон гольтцами угробит всю армию? Или ты думаешь, что своим молчанием обезопасишь себя? Так не надейся! Однажды тебя уже сослали в эту проклятую Сирию, а надо будет, сошлют и еще дальше!

Джемаль-паша выслушал Кемаля без особого интереса.

Да, когда-то устроенная Энвером и Талаатом ссылка в Сирию огорчала его, но сейчас…

Возможно, он просто устал от осточертевшей ему пустыни с ее вечно палящим солнцем, но вернее всего, его уже мало волновала вся эта возня вокруг назначения командующего обреченной на поражение группировкой.

Кемаль подчинился приказу главнокомандующего, но отнюдь не из-за страха перед судом военного трибунала.

— Этот Фалькенхайн, — пояснил он своим офицерам, — создан Аллахом на нашу погибель! И я согласился остаться лишь для того, чтобы останавливать немца во всех его начинаниях, поскольку слишком хорошо знаю, чем он руководствовался, принимая на себя командование группой «Йылдырым»!

Он исправно исполнял свои обязанности, а когда страсти несколько поутихли, фон Фалькенхайн через своего офицера по особым поручениям прислал ему в подарок… элегантную шкатулку, полную золотых побрякушек.

Раз и навсегда решив, что на свете нет такого турка, которого нельзя было бы купить, немецкий генерал так и не понял, с кем имеет дело.

Да и Кемаль не был бы Кемалем, если бы и здесь не дал немцу достойный отпор.

Окатив порученца презрительным взглядом своих сразу же посветлевших глаз, он попросил пересчитать лежавшие в шкатулке «сокровища» и, заметив, что в средствах нуждается турецкая армия, а не Мустафа Кемаль-паша, попросил вернуть «подарок» его хозяину, или отнести его в интендантство.

«Здесь, — написал он во вложенной им в шкатулку записке, — находится золото, но подпись Мустафы Кемаля, которая стоит дороже, никогда не будет принадлежать вам…»

Отвергнув сделку, он сжег последние мосты, и их совместная работа превратилась в настоящую пытку.

Не было ни одного предложения, сделанного немцем и не встреченного Кемалем в штыки, и в свою очередь Фалькенхайн и не думал прислушиваться к замечаниям опытного турецкого военачальника.