Астральные битвы Второй Мировой

Штора вернулась на свое место. Кондрахин, скосив глаза, с удовлетворением отметил, что уголок вверху остался неизменным. Он еще немного постоял, выжидая, и вдруг почувствовал, что в бедро, чуть выше колена, ему упирается что-то твердое.

В деревнях хаты частенько стоят с завалинкой, на которых и устраивают посиделки. В городских домах цоколь, напротив, обычно вдается вглубь, за линию стены. Здесь же строители сделали его заподлицо с основной кладкой, и в ногу Юрия, как оказалось, врезался язык насмерть застывшего бетонного раствора. Чуть присев, Кондрахин ощупал его: выдержит.

Он вновь повернулся лицом к еще не остывшей от дневного солнца кладке, поставил левую ногу на выступ и медленно стал переносить на нее вес тела. Непосвященный полагает, что невозможно вот так поднять свое тело вдоль вертикальной стены, что это противоречит физическим законам. Но это вовсе не так. Не отклячивайся, как говорили в школе НКВД, то есть не отставляй назад таз, не смотри вверх — это запрокидывает голову — и все получится.

Юрий наконец полностью выпрямился, предоставив кратковременный отдых гудящим мышцам, потом вновь принялся осторожно, чтобы не нарушить хрупкий баланс, ощупывать стену. До верхнего угла окна оставалось каких-то десять сантиметров…

Целеустремленность его наконец-то была вознаграждена — пальцы натолкнулись на вбитый над головой прочный крюк. В былые годы к нему, вероятно, крепилась бельевая веревка. Юрий охватил его пальцами у самого основания и стал подтягиваться на одной руке, мысленно шепча: "Спасибо тебе, товарищ Байгуз, хоть ты и кадровый душегуб, а может статься, и не душегуб, но из их бесовского ведомства, что подвешивал нас на турнике, как на дыбе. Без тебя, без твоей учебы, ни за что не выполнить бы мне этого упражнения".

Правый глаз его прильнул к крохотному треугольнику, открывавшему вид на внутренность дома. К сожалению, Кондрахин увидел только часть руки в черном рукаве форменного мундира. Сидевший за столом что-то писал, то задерживаясь на несколько секунд, то торопливо покрывая бумагу ровным, каллиграфическим почерком. Позади него виднелось изголовье прибранной кровати.

Долго выдерживать такую нагрузку Кондрахину было не под силу, и он мягким прыжком вернулся на землю. Секунды на отдых и размышления. Вероятнее всего, немец в доме один. Хотя здесь не меньше трех жилых комнат. Не исключено, что там тоже кто-то есть, например, отсыпается. Правда, время слишком раннее для сна, а немцы народ пунктуальный — у них все по часам. Мог Рейнгарт ошибиться или не мог — размышлять об этом теперь поздно.

Юрий еще раз придирчиво оглядел окно. Хорошее окно, высокое и широкое, с редкими переплетами, лучше не бывает. Отойдя от стены, Кондрахин в три пружинящих шага разбежался, уже в воздухе перевернулся спиной вперед и влетел в комнату под звон разбитого стекла.

Он знал, он помнил о том, что нельзя удержать в поле сознания одновременно два объекта. Странно, но этому его учили и чекисты, и Лада. Картина разбиваемого стекла — один объект, появившийся рядом с тобой человек — другой. Даже тренированное сознание на мгновение раздваивается, выбирает главное.

Эсэсовец вскинул голову, потянувшись к кобуре, но еще раньше Кондрахин ударил его основанием ладони под нос, снизу вверх. В идеале такой удар заставляет хрупкие и острые косточки лицевого черепа глубоко вонзиться в мозг, разрушая жизненно важные центры. Но, даже если подвергшийся нападению, исхитрится смягчить удар, от болевого шока ему все равно не уйти, и грех этим не воспользоваться.

Удар Юрию удался. Для страховки он подхватил обмякшее тело немца, захватил его голову подмышку и резко повернулся всем телом. Хрустнули шейные позвонки. Акция заняла меньше двух секунд.

Выхватив из кобуры вражеский парабеллум, Кондрахин стремглав промчался по всему дому, но никого больше не обнаружил. Только еще одна убранная постель. Тогда он вернулся к убитому и некоторое время молча вглядывался в его лицо. Нет, это явно был не тот, кого они с Николаем Павловичем искали. Юрий просто чувствовал это, только ничем не мог подкрепить своей уверенности.

Сравнительно молодой офицер — Кондрахин еще не успел заучить партийных званий — высокий, хорошо сложенный, на пальце — обручальное кольцо. Наверное, писал письмо своей Гретхен, но получит она совсем иное послание. Сняв пиджак, Юрий хорошенько отряхнул его и проверил карманы. Туда могли попасть осколки стекла, это ему совершенно ни к чему. Поколебавшись, он протер пистолет снятым с дужки железной кровати полотенцем и засунул обратно в кобуру. Пистолет ему не нужен — его оружие другого рода.

Потом он поправил гардину. Она удержалась на карнизе, благо была не длинной — едва прикрывала подоконник. На письменном столе, среди битого стекла, по-прежнему горела керосиновая лампа. Юрий убавил фитиль, чтобы керосину хватило надолго.

Из дому Кондрахин вышел через дверь, отодвинув засов черед полу рубахи. Уже смерклось, и стояла тишина. Выйдя за калитку, Юрий негромко свистнул и спросил в темноту, не обращаясь по имени:

— Вы еще здесь?