Вечер был по-летнему светел. Золото солнца сверкало в водах Днепра миллионами играющих уклеек. Неистребимая зелень тянулась ввысь и вширь, заполняя собой не только палисады, но и оставшиеся без присмотра и ухода пешеходные дорожки. С холма, возвышаясь над величественной крепостной стеной, поднимался собор — Юрий не знал его названия, не разбирался, к стыду своему, в русском зодчестве. Церковные купола представились ему перевернутыми к земле параболическими антеннами, с помощью которых Всевышний прислушивается к людским мольбам. Наверное, что-то разладилось в небесной механике, подумал Юрий, коль враг безнаказанно бесчинствует на разоренной русской земле. Острое, не имеющее названия, чувство сжало его сердце. Сердце и кулаки.
Этот участок города, где по легенде проживала сестра Николая Павловича, война пощадила. Если и были разрушения на коротких, как вздох, одноэтажных улочках, то оставшиеся под немцем жители успели привести жилища в порядок. Жителей, впрочем, было немного: все больше старики да старухи. Но и молодежь попадалась. За сравнительно короткое время Юрий, к своему удивлению, насчитал подходящих по возрасту мужчин на полроты. Народ или опускал глаза или бросал исподлобья быстрый недоверчивый взгляд. Почему они здесь, а не в Красной Армии? Понятно, что кто-то белобилетник, кто-то не смог вовремя уйти с войсками, но основная масса? Надо будет спросить у Николая Павловича.
Взгляд Кондрахина привлек листок со свастикой и германским орлом, наклеенный на серый дощатый забор. Юрий ненадолго задержался, прочел и недобро усмехнулся. Слишком много пунктов в этом приказе. Легко можно заменить одной строчкой: "За всё — расстрел".
Внезапно из-за угла вывалила шумная ватага полицаев. Видимо, они находились в доме, скрывавшемся за серым забором, иначе Юрий не мог бы не услышать их издалека. Их было шестеро. Все изрядно под хмельком — непьющему Кондрахину резко шибанул в нос запах свекольного самогона. Немного впереди остальных вперевалку шел коренастый мужик лет пятидесяти пяти. Его налитые кровью глаза немедленно остановились на Кондрахине.
Судя по всему, полицаи все местные и каждого жителя окраины знают в лицо. Любое чужое лицо здесь подозрительно, так почему бы власть не проявить, да не покуражиться заодно?
— Стой! Кто таков? А ну, покажь документы! — смрадно прохрипел главарь, почти вплотную подойдя к Юрию. Дуло его карабина недвусмысленно смотрело Кондрахину в живот. Остальные полицаи стали сзади полукругом.
— Дерзишь, мерзавец? — рявкнул в ответ Кондрахин и глянул так, что с фашистских прихвостней мигом слетела вся спесь. Небрежным жестом аристократа, подающего лакею на чай, он достал из нагрудного кармана и раскрыл перед носом оторопевшего полицая только сегодня оформленное в немецкой комендатуре удостоверение. Не какая-нибудь потертая справка с неразборчивой подписью, а книжечка с фотографией и рельефной гербовой печатью.
Полицейский машинально протянул было, но тут же отдернул руку, отстранился и принялся вглядываться в удостоверение, сощурив и без того свинячьи глазки. Немецким он владел, вероятно, куда хуже Кондрахина, но вот по части печатей разбирался достаточно. Да еще фамилия владельца удостоверения — Йоханссен (Кондрахин-таки уговорил немцев) — произвела на него должное впечатление.
Юрий мельком оценил остальных. Трое здоровяков, державшихся вместе, старшему из которых под сорок, скорее всего родные братья. Еще один — среднего роста, чернявый, с живыми бегающими глазами — Кондрахину особенно не понравился. Такие в драке обычно вперед не лезут, зато именно они обычно и просунут тебе финку между ребер, пользуясь тем, что ты отвлекся на других. Последнего бандита Кондрахин вообще не стал принимать в расчет: молодой, придурковатого вида, нескладный верзила с зеленой соплей под носом.
Без труда Кондрахин прочел мысль, связывающую воедино всю эту разношерстную свору: страх. Страх перед немцами, страх перед русскими, страх перед смертью и жизнью. Он без особого труда разделался бы сейчас с этими выродками — знал, как, и умел. На миг это желание даже вызвало зуд в кулаках, но Юрий приказал себе: не время. Да и противник не его масштаба.
— Герр офицер, — подобострастно и невнятно забормотал начальник патруля, изучив, наконец, предъявленный документ, но не зная, как обращаться к его владельцу, — простите, коли что не так вышло. Времечко сами знаете, какое… А здесь шалят, да, неспокойный район. Одному тута находиться… беды бы не приключилось. Давайте мы проводим…
— Я сам решу, где мне быть! — грубо оборвал его Кондрахин. — Пойдите прочь!