Арысь-поле

…Июль уже закончился… — подумал он безотносительно к предыдущему, — во всем должен быть порядок… Встав, перевернул лист календаря, под которым, вместо поля, обнаружился заросший камышом пруд. Дата «второе августа» оказалась обведена красным кружком, и около нее значился комментарий — «Алла». Вадим шлепнул себя по лбу. …Блин! Сегодня ж Алка приезжает!.. Это ж встретить, вроде, надо…

Сам он определял Аллин статус, как «приходящая любовница». Формально, определение «приходящая», объяснялось тем, что она не может бросить больного отца, хотя Вадим прекрасно понимал — вся «дочерняя забота» лишь повод не выглядеть дурой в собственных глазах и что тоже немаловажно, в глазах подруг; если б он предложил ей даже не выйти замуж, а просто переехать к нему, все б у отца мгновенно нормализовалось. Но он же не предлагал. Правда, Вадим давал ей денег; причем, делал это по собственной инициативе, принимая расхожее мнение, что любовницу надо содержать за одно то, что она является любовницей. Алла же неукоснительно исполняла роль фаворитки на роль жены, периодически окунаясь в домашнее хозяйство и забивая холодильник едой.

…А как не хочется выползать в город… хотя, причем тут город? Сидела б она в своей Анапе… За три недели ее отсутствия, жизнь, оказывается, приобрела, если не новый смысл, то совершенно новые краски, которых раньше не существовало и которые Алла никогда не поймет.

…Как ей, блин, рассказать о той же Насте — этой зеленоглазой химере, и о том, что ее невозможно забыть?.. Хотя теперь-то ясно, что это хрень, состоящая из крошечных огоньков, тепла костра и наполненная речной водой. Что может дать в постели ее непонятная плоть? Да ни хрена!.. Анька и то лучше… даже не «и то» — она, вообще, неплохая девчонка; даже как-то жалко, что Приключение уже закончилось…

Вадим вспомнил, как вернувшись с хутора, развез девчонок по домам, а Лену высадил возле ее любимого «Наутилуса»; на этом оборвалась ниточка, связывавшая его с жутковатым, но увлекательным миром (больше он не казался страшным, а именно увлекательным, нарушающим привычное однообразие жизни).

…Хотя, может, ничего и не закончилось — просто я укатил в Москву… Зато меня у меня есть триста тысяч упаковок фарингасепта! Нельзя вечно жить в Приключении, так что пусть приезжает Алка… кстати, и жратва давно закончилась; на пельмени уже смотреть не могу!..

Вадим набрал «Справочную вокзала».

— Скажите, «Анапа» у нас, когда прибывает? Двенадцать пятьдесят? Спасибо, — посмотрел на часы. …Хорошо, хоть пиво не стал пить!.. Зато сейчас пышно отметим приезд… Вадим встал, и открыв холодильник, с радостью обнаружил одно, последнее яйцо — ведь завтракать надо, несмотря ни на что.

* * *

Поскольку поезд был проходящим, он не заезжал на Центральный вокзал, являвшийся тупиком, а лишь на две минуты останавливался на маленькой пригородной станции и следовал дальше на Москву.

Станция носила весьма символичное название «Придача» и представляла собой зданьице с десятком деревянных лавок, автоматическими камерами хранения, стоящими поперек зала, и одним кассовым окошечком. Заходить внутрь не хотелось — даже через окно Вадим представлял, как там душно. Он поставил машину в тень, открыл дверь и закурил, глядя на уходящие к горизонту ослепительно блестевшие рельсы. Если не поворачиваться и не видеть самого здания с примыкавшим к нему грязным бетонным забором, то можно было подумать, что находишься в голой степи, и никакие поезда сроду не станут здесь останавливаться — они будут нестись дальше к большим комфортабельным вокзалам, оставляя за собой шлейф раскаленного воздуха, украшенный кружащимися над полотном пакетиками от чипсов.