Артюр перешел во второй класс. После криков «дяди Перетта» и ужасных вспышек гнева «дяди Ариста» (Леритье) наступило спокойствие. Новый учитель, г-н Дюпре, недавно получил лиценциат, был молод, имел характер мягкий и открытый. Все, кто был с ним знаком, отмечали его приветливое выражение лица и большую отзывчивость. Этот мечтатель, в противоположность гневливому почитателю Буало, высоко ставил Мюссе, Гюго и Ламартина. Но что более всего понравилось Рембо, так это подувший в коллеже ветер либерализма: наконец-то ему стало чем дышать.
Именно в этом учебном году (1868/69) была введена система, когда уроки велись одновременно для учеников коллежа и слушателей находившейся в том же здании семинарии. Флёри, глава академии, находил в новой системе преимущества, поскольку семинария со своей стороны предоставляла преподавателей (например, учителя истории, отца Вильяма, который был всего лишь дьякон, учителя философии, отца Жиле). С педагогической же точки зрения система была хуже некуда, поскольку разрушала единство классов — она усаживала на одну учебную скамью четырнадцатилетних взбалмошных школьников и будущих священников, более взрослых и не в пример более степенных. Со всей неизбежностью противостояние двух сообществ, или, как в шутку их называл Изамбар, партии сигареты (мирян) и партии табакерки (духовенства) должно было привести к взрыву.
На следующий год кланы из соперничающих становятся вражескими. Рембо учился во втором классе; борьба «духовенства» с «мирянами» повлияла на него неожиданным образом: он просто обязан был одержать верх, положить этих парней в сутанах на лопатки, и потому стал заниматься с удвоенным усердием. К тому же ему надо было завоевать Дюпре. Он завел привычку после уроков оставлять на кафедре дополнительные варианты контрольных работ. Если нужно было написать сочинение по латыни, он оставлял также и вариант на французском или переводил прозой и стихами греческие тексты, в которых половина класса и слова не могла понять.
Дюпре, пораженный необыкновенной легкостью, с которой Артюр все это проделывал, чтобы подзадорить его и воздать ему должное, отослал в академию Дуэ блестяще выполненное Артюром задание по латинскому стихосложению (этот своеобразный экзамен состоялся 6 ноября 1868 года и длился три с половиной часа). Задание было опубликовано в журнале «Вестник среднего, специального и классического образования, официальный бюллетень академии Дуэ» от 15 января 1869 года. В задании предлагалось написать вариацию на отрывок из Горация (ода IV, книга III), в котором рассказывается, как поэт, увенчанный миртом и лавром, окруженный чудесными голубями, погружается в состояние транса и прорицает будущее. Рембо вывел в образе Прорицателя самого себя: он освободился от «безжалостного учителя», diri magistri (намек на Леритье), который держал его в цепях, и теперь может веселиться на просторах «радующих глаз полей» и «земли, овеянной дыханием весны».
Стая белых голубей, источающих благовоние, коронует его и уносит в свое гнездо, свитое из лучей света. И тогда небо разверзается и Феб, бог Солнца, начертывает небесным огнем на его лбу следующие пророческие слова:
«Ты будешь поэт» — в этом своем первом напечатанном стихотворении весь Рембо, вся его ненависть к навязанному порядку, вся его жажда свободы, вся его любовь к полям, залитым солнцем, все его мечты о жизни среди птиц, изливающих свет. Он уже знает, что отмечен богами.
За учебный год еще два задания удостоились чести быть напечатанными в «Бюллетене» академии Дуэ9: «Ангел и ребенок», 55 строк по латыни на тему серенького стихотворения Ж. Ребуля (номер от 1 июня 1869 года) и «Молитва Венере» на тему поэмы Тита Лукреция Кара «О природе вещей» (контрольная работа первого семестра 1869 года, опубликована в номере от 15 апреля 1870 года). Что касается последнего задания, то здесь Рембо удовлетворился тем, что скопировал — улучшив — перевод Сюлли-Прюдома, вышедший в 1869 году у Лемерра, но г-н Дюпре ни о чем не догадался.