Артем Гармаш

Как выяснилось, он только в середине мая вернулся из госпиталя домой. Первые каратели к тому времени уже побывали в селе. Кого в тюрьму забрали, кого тяжко шомполами избили, — кое-кто по сию пору мучается с гнилой спиной. Обобрали всех. Легко сказать — триста тысяч рублей контрибуции барину-помещику! Ни за что!

Ведь почти весь скот вернули обратно в экономию. Разве что у кого пал или прирезал кто к рождеству… Только за страх ему выходит. Так ведь и страху небось не изведал большого. Сухим, можно сказать, из воды вышел. Даже выехал из имения не в розвальнях, на прелой соломе, как задумано было, а в санках на подрезах, что тогдашний председатель волостного ревкома Рябокляч предоставил ему… А в другой раз от карателей посчастливилось уйти — пересидел в лесу. Но все равно от контрибуции и на этот раз не спрятался. Продали все, что только можно было продать. В кошелях — ни зернышка. Просто диво: из чего мать, бедная, хлеб печет, правда, не чистый — с лебедой; от полдесятка овечек — двое осталось; а в сундуке какой дукат в монисте сберегался, как память, какой праздничный платок — все спекулянты выгребли. Зять Забары, Приськин мужик, здорово нажился! Говорят, в Подгорцах лавку уже открыл.

— Пока что сам под замком в той лавке сидит, — сказал Артем. — Не завтра, так послезавтра дождется-таки купца на себя!

После этого как раз кстати было обратиться к Остапу со своим поручением относительно Гусака. А состояло оно в том, что Остап должен был встретиться непременно завтра рано утром с Грицьком Саранчуком еще до его отъезда в Славгород и передать все, что тот должен будет сделать в городе. Артем несколько раз повторил и название улицы, номер дома и фамилию родичей Христи. Их-то и должен был сразу по выезде посетить Грицько. Будто передать привет им от Христи. А на самом деле пусть оглянет стену над комодом и найдет фотографию, где двое гайдамаков с саблями наголо, и пусть незаметно, улучив удобный момент, снимет и спрячет за пазуху. Очень нужна эта фотография. В помощь может себе Антона Теличку взять. И успокоился только тогда, когда Остап, словно ученик свой урок, повторил задание почти дословно. Перешел ко второму поручению. Про Христю. Хворает сейчас, полежать ей придется, может, и долго. Позвать доктора нужно. Одним словом — не работник она сейчас.

— Так ты уж, брат, не взыщи.

— Ну что ты! Пускай поправляется. Да и работы спешной еще нет. В косовицу поможет.

— До косовицы еще будет всякого. Скорее всего придется и ее, как Орисю, забрать из села. Да и тебе, Остап, прямо скажу: сидеть дома не выход. Хотя бы только из-за меня. Еще не интересовались?

— Как же, спрашивали.

— Вот то-то, смотри в оба. В случае чего — дорогу в лес знаешь. А там чего-чего, а трехлинейку обещаю для начала.

— Еще не навоевались! — сокрушенно вздохнул Остап, — Вот так аккурат и Павло сегодня мне за вечерей: «Держи, Остап, порох в пороховнице сухим».

— Нет, Павло — это из другой оперы. Дураков ищет, чтоб их руками жар загребать. А мы ищем людей умных, которые сознают свои классовые интересы. И ежели обожгутся о тот жар, так только ради себя, ради своего освобождения.

Он предупредил Остапа — не выходить из клуни за ним, чтобы не увидел кто-нибудь во дворе двух мужчин вместе. И вернулся в чулан, куда Орися зашла попрощаться с Христей. Была и мать здесь. И снова, как час назад, все сели на помосте. Христя тоже сидела на постели. И промолвила мать наконец:

— Ну, прощайтесь, дети. Ведь рассвет скоро.

И, может, от самого этого слова «прощайтесь», которое, словно последняя капля, переполнило сердце печалью, спазмы славили Артему горло. Он молча привлек Христю, горячо обнял ее, припав губами, как в жару к роднику, к ее милым устам. И снова, как тогда, осторожно положил ее навзничь.

— Вот так и лежи, Христинка. Скорее на ноги встанешь. А тогда, может, и тебя заберу. Если захочешь. А дела там и тебе хватит — три клуни забиты тифозными. А пока лежи. Завтра Остап доктора приведет.

— Но мне так нужно в город! — сказала Христя. — Ничего же не имею при себе. Даже и сейчас — в Орисиной сорочке. Думала — вот-вот оказия случится.

— Да оказия и завтра будет… — сказал, сам не сознавая, для чего. И конечно же не догадываясь, к чему это приведет. — Будут еще оказии… Выздоравливай! — И вышел из хаты.

Но за поворотом во дворе должен был остановиться. Несколько раз кряду глубоко вдохнул свежий ночной воздух с такими милыми и родными с самого детства запахами зелени из огорода да мяты и любистка, что возле хаты. И успокоился понемногу.

Подошел к матери.

— Спасибо вам, мама! — Обнял нежно за сухие плечи, такую преждевременно постаревшую уже. — Вот и проведал вас. Погостил. Бывайте здоровы.

— Счастливо вам, дети.