Артем Гармаш

— А что, — не выдержала наконец она иронической усмешки, застывшей на лице Макара Ивановича, — вас это удивляет?

— Не то чтобы удивляло, а смотрю вот и думаю: что вам Гекуба и что вы Гекубе? — ответил Макар Иванович. — Имею в виду не только вас, Ивга Семеновна, а и своего Павлушу тоже. Ну, да Павло хоть карьеру себе на этом делает: Славгород — Киев — Париж. А вы? Ветровая Балка для карьеры неважный трамплин. Разве что…

— Слушай, отец…

— Послушаю и тебя, а пока помолчи! — нахмурившись, оборвал сына Макар Иванович и снова обратился к Ивге Семеновне: — Кстати, с помещиком Погореловым вы, наверное, хорошо знакомы? Это ведь свояк Галагана Леонида Павловича?

Ивга Семеновна побледнела от злости и возмущения. Вскочила с места. Хорошо, что как раз в эту минуту из спальни послышался стон больной и получилось так, будто она вскочила, услыхав этот стон, правда, опередив его на мгновение. Но это можно было объяснить необычной тонкостью слуха. Как будто на скандал и не было похоже. Но так мог думать разве только Макар Иванович. Павло же, возмущенный до крайности, едва Ивга Семеновна скрылась за дверью спальни, напустился на отца, не обращая внимания даже на присутствие Веруньки (деликатная девочка сама, как только начался разговор, вышла из комнаты):

— Ты, отец, на старости лет совсем…

— Ну-ну, договаривай! — грустно покачал головой Макар Иванович.

— Что это за странные ассоциации, я бы сказал даже — фривольные! При чем здесь помещик Погорелов? Да еще в связи с Галаганом?

— С Галаганом действительно не очень хорошо получилось. Но разве это тайна?

— Каково это было слышать женщине? Что она, из тех?.. Пошла по рукам, от одного родича к другому?!

— Сумасшедший! — ужаснулся Макар Иванович. — Да разве я об этом?! Я подумал: если она хорошо знакома с Погореловым, могла бы подсказать ему, чтобы добровольно отдал свой дом под «Просвиту». Ведь все равно отберут. А то обошлось бы без насилия. Доброе дело могла сделать. И для школы тоже: не толклись бы здесь изо дня в день. Своими гопаками весь пол побили. Ты думаешь, что и она меня так поняла?

— Конечно! Почему же из-за стола выскочила?

— Нечистая совесть, значит, если так. И нечего на кого-то за какие-то ассоциации…

— Еще один совет, отец, тебе, — немного успокоившись, проговорил Павло, удовлетворенный отцовским объяснением. — Не лезь на рожон. Смотри сквозь пальцы на всякие ее художества — и в классе, и вне класса. У нее связи в Славгороде — дай боже! Такую свинью может подложить, что и опомниться не успеешь, как со службы полетишь. Снова на мамину шею весь кагал? На твоем меду с десяти ульев и даже без акрид довольно трудно будет. А на меня надежда плохая: уеду, может, не на один год.

— Не очень большие надежды мы и до сих пор на тебя возлагали. Ты хотя с нас не тяни! — хмуро ответил отец, снимая сапоги, чтобы прилечь подремать после обеда.

Павло тоже пристроился — на диване. Вынул из саквояжа последний номер «Літературно-наукового вісника».

Но прежде чем начать читать, примирительным тоном спросил отца:

— А про своих арестантов ты, папа, что же, забыл?

— Не волнуйся, — ответил Макар Иванович, отвернувшись к стене. — Верунька свое дело знает: пробьют часы — и выпустит.

XVII

Тем временем Ивга Семеновна хлопотала возле больной. Дала ей лекарство. Пипетки не было. С трудом накапала в мензурку — так дрожали руки от нервного возбуждения. Потом пошла на кухню подогреть для больной обед. Нарочно не звала Степаниду, и не потому, что не хотела отрывать от работы, а чтобы самой без работы не оставаться, чтобы хоть немного в хлопотах рассеять дурное настроение.

«Вот она, обещанная Павлом «сельская идиллия» в его Ветровой Балке. Взять хотя бы этого доморощенного Диогена (только что не спит в бочке!). А с ним придется изо дня в день иметь дело. Да один он за месяц или два все нервы измотает. И как его на работе еще терпят! Собакевич несчастный! Да и Собакевич, наверно, при всей его не только физической, а и духовной неуклюжести, не решился бы сказать подобное женщине в глаза! Карьеру на Погорелове! Да что я… Ну, подожди, старый ханжа, я еще покажу тебе, на что способна женщина в тридцать лет. Сам подал совет приберечь пыл на внешкольную работу. Будь уверен! Я тебе «улей» твой расшевелю!» И уже сама мысль про Грицька улучшила настроение. Хотя и с Грицьком еще, как видно, будет хорошая трепка нервов.

Накормив больную, Ивга Семеновна немного почитала ей вслух рассказ Чехова, из середины, где была закладка. Но до конца не дочитала. Женщина слушала невнимательно, все время перебивая Ивгу Семеновну расспросами про свою Надийку. А потом разговор зашел об общих славгородских знакомых, о последних городских новостях. И когда немного погодя, утомившись, больная задремала, Ивга Семеновна так и осталась мыслями в Славгороде. Пересела в кресло к окну, попробовала читать, пытаясь отогнать невеселые мысли, но на первой же странице оставила чтение — не шло в голову. Отложив книгу и откинувшись головой на спинку кресла, закрыла глаза.