Артем Гармаш

Помнит его и после революции девятьсот пятого года, в период его «толстовства». Вспомнилось сейчас, как она даже не сразу и узнала тогда в пожилом, с бородой веником мужике-пасечнике, одетом в долгополую, широкую, из домотканого полотна блузу, подпоясанную узеньким поясом, когда-то хоть и скромно, но всегда элегантно одетого сельского учителя. Теперь она с интересом присматривалась к нему в новом его качестве — послереволюционного «толстовца».

Во внешнем виде ничего не осталось от прежнего. Исчезла борода веником, остался лишь небольшой клинышек. Вместо долгополой толстовки на нем была сорочка из фабричной материи, поверх которой пиджак городского покроя. Но в его взглядах мало что изменилось. То же самое, что и тогда, философское равнодушие к «суете сует», которое, кстати сказать, при довольно практическом характере Докии Петровны не влекло за собой никаких неудобств для него. То же самое «непротивление злу». Но вера в человеческий прогресс путем самоусовершенствования сейчас поколебалась в нем. Оттого, по его мнению, что война морально покалечила людей, заставив их преступить (да еще в таком масштабе) первую заповедь человеческого общества — «не убий». Отныне обновление человечества возможно лишь в значительно замедленном темпе, ведь приходится начинать с самого начала — с детей. И то при надлежащем, умелом их воспитании.

— А как же быть, Макар Иванович, со словами распятого Христа к разбойнику? — спросила Ивга Семеновна. — «Истинно говорю тебе: ныне же будешь со мною в раю». А с войны не все же разбойниками возвратятся. Нет, я не считаю наше поколение настолько испорченным, чтобы никакая работа с ним…

— Да пожалуйста! Работайте себе на здоровье. Если вам нравится сизифов труд! — нахмурился Макар Иванович. — А мне и с моими — пусть не разбойниками, а только буянами — работы хватает. Вполне!

На этом и закончилась дискуссия.

И как-то само собой наметилось распределение обязанностей между ними: все школьные хлопоты остались за Макаром Ивановичем, а вся внешкольная работа, в частности в «Просвите», перешла к Ивге Семеновне (раньше ее вела Докия Петровна). Конечно, Макар Иванович и впредь будет мириться с неудобствами, поскольку вся работа проводилась в школьном помещении. Но с одним условием: всякий раз после собрания (когда бы ни закончилось, хоть в полночь) помещение должно быть убрано самими членами «Просвиты», чтобы утром, когда дети сойдутся в школу, и духу не было от этих — шутил Макар Иванович — «хлыстовских радений»!

После завтрака, когда звонок известил об окончании перемены, Макар Иванович и Ивга Семеновна разошлись по классам: он — продолжать уроки, а вновь прибывшая учительница, представленная Макаром Ивановичем ученикам третьего класса, — для первого знакомства с ними.

Павло, чтобы не терять и без того очень ограниченного времени, которым он располагал, сразу же после завтрака пошел в волость, к Рябоклячу.

Пара вороных коней, запряженных в сани, стояла у крыльца, — значит, председатель был уже в ревкоме. «Вольный казак» Кузьма Шумило, в чумарке, которую носил еще его отец смолоду, подпоясанный красным поясом и в шапке с красным донышком, слонялся по коридору, откуда вела дверь в кабинет председателя.

Увидев Диденко, своего «крестного отца» (именно Диденко и подал мысль организовать «вольное казачество» в Ветровой Балке), он залихватски отсалютовал ему и услужливо открыл дверь в кабинет.

Рябокляч сидел за письменным столом в высоком вольтеровском кресле и вместе с секретарем Кожушным, давно уже работающим волостным писарем и пережившим с полдесятка старшин, просматривал какие-то бумаги. На приветствие Диденко неторопливо поднялся, протянул руку и пригласил садиться.

Старый партиец, он считал Диденко молокососом и выскочкой, но вместе с тем и побаивался его, и не так даже как члена уездного комитета, а как редактора газеты «Боротьба». Ведь в случае чего может на весь уезд расчихвостить! Поэтому держался с ним на равной ноге, что уж само по себе, принимая во внимание его революционные заслуги, было с его стороны немалой уступкой. Диденко относился к нему со скрытым чувством превосходства, замаскированным иронией.

— От кого это ты, Демьянович, охрану выставил? От каких внешних или внутренних врагов? — закуривая папиросу, с иронией спросил Диденко.

— Для авторитета, — в тон ему ответил Рябокляч. — А что им еще делать? Пусть практикуются хлопцы.

— И помогает авторитету?

— Должно быть. А откровенно говоря: чем дальше в лес, тем больше дров.

Он отослал секретаря, чтобы не мешал откровенному разговору, и начал выкладывать Диденко свои заботы. Вот постановление уже четвертого по счету села о проведении до Нового года перевыборов волостного ревкома. На этот раз — Чумаковка. Не удивительно, что это сделали Пески, Михайловка или Кацаевка, но — Чумаковка! Хочешь не хочешь, задумаешься! В чем дело? Чем не подходит им теперешний состав ревкома?

— Вероятно, влево загибаешь?