В вагон пролез старик, держащий в руке тросточку с коричневым пластмассовым набалдашником. Оглядев пассажиров мутными глазами городского сумасшедшего, растолкав симпатичных девушек, он заверещал тонким противным голосом:
– Воры! Воры! Всё разворовали! Стрелять вас всех надо! Сволочи!
«Я не поддамся, – исступлённо, словно в горячечном бреду, твердил про себя Киса. – Это просто больной старик, он всю жизнь верил барабанному бою пропаганды, он ожесточён, он несчастен и беден…»
– Воры! Сталина на вас нет! Всех надо перевешать, – орал свихнувшийся ветеран.
«А ведь этому придурку дают бесплатные лекарства», – почему-то подумал Киса… и тут палка старика опустилась на его спину.
– Сволочь! Сидит тут, жид… – начал было орать старик, но не успел закончить фразу.
Горячая волна крови окатила раздражённый мозг Саши. Адреналиновый кайф подхватил его, отключив слух, зрение, память и рецепторы боли. Что было в последующую минуту, он не помнил. Но когда ощущения начали возвращаться, Киса увидел себя стоящим у открытой двери. Вдоль дороги – уже далеко – убегал ковыляющей походкой давешний старик, в трамвае что-то голосили плохо одетые старухи.
Киса выскочил из вагона, продравшись сквозь толпу, и, не помня себя, очутился возле ларька с пивом, сигаретами и всякой прочей дребеденью. Сунув две десятки в окошко, он схватил бутылку, открыл зубами крышку и выпил пиво практически до дна.
– Что я делаю? – попытался возразить какой-то слабый голосок, исходящий из дальнего, изолированного участка рассудка, но Кису трясло, в глазах стояли слёзы, зато желудок наполнился приятным, забытым ощущением тепла и дал соответствующий отчёт в мозг. После второй бутылки настал временный неустойчивый покой. После третьей – ещё больше…
Пьяный Киса плохо помнил, что было потом. Какие-то дворы, потерянный мобильник, запрятанные в карман деньги, которые постепенно таяли по мере употребления различных видов алкоголя. Женщина с цыганскими глазами, которая что-то предлагала, прогулка с нею в грязную арку, где здоровый возмущённый мужик орал на Кису, требуя финансового возмещения попранных чувств. Где-то глубоко внутри Киса понимал, что его кидают, что он попал… что это алкогольный срыв… но вместо анализа происходящего он, обиженный на свой этот самый срыв, на себя самого, на своё одиночество, на скотскую потаскуху, заманившую его на бандита, заорал страшно и ударил пивной бутылкой в рожу с выпученными карими глазами. Затем была чужая кровь на руках, бабий визг и мат, сверкнула дурная сталь, острая боль в груди… и наступила Тьма.
Встреча двух агентов, которым было поручено расследовать дело, произошла непосредственно в квартире фигуранта. Агенты просто вышли в широкий коридор – один из кухни, другой из комнаты. При этом можно было поклясться, что двери этих помещений никоим образом не открывались.
Никаких пожиманий рук, формальный кивок, как всегда и бывало в таких случаях.
– Анэль, стажёр, – сказала светловолосая девушка.
– Абиган, агент, – произнёс смуглый парень.
Вместе они пошли на кухню. В спальне, на диване у окна, нагло раскинув лапы, спал огромный кот. Он приоткрыл зелёный глаз, взглянул на двух существ, отметил их различный потенциал, и снова зажмурился, как будто и не просыпался. Человеческая сущность кота отсутствовала, да она и не могла находиться в данном энергетическом минимуме.
– Баюн, однако, – сказал Абиган. – Ныне приписан к нашему ведомству.
– Однако он прибыл к вам из древнего мира, – воткнула шпильку Анэль. Проходя мимо встроенного шкафа, они услышали, как кто-то скребётся коготками, словно мышка. Открыв дверцу, агенты обнаружили беса, окутанного заклинаниями, словно муха паутиной. Заклинания блестели в энергетическом минимуме, было видно, что их произносили в течение многих лет очень многие люди. И бес не мог их порвать, не оборвав своей связи с сущностью человека-хозяина.
Увидев двоих посторонних, бес обрадовался и заблеял тонким голоском:
– Я тут это… нахожусь. Вы не могли бы мне дать… строго для возвращения силы… вон там, в тумбочке – фанфурик. Дух вина, понимаешь…
– Не могу я этого сделать,– спокойным голосом сказал Абиган. – Если я дам тебе флакон спирта, то я сделаю доброе дело, и ты освободишься. А я в силу своей природы добрых дел не делаю, даже для своих.
– И я не могу этого сделать,– сказала Анэль, – потому, что, дав тебе флакон, я сделаю злое дело, освободив тебя, а этого я сделать не могу.
После чего, закрыв в шкафу обалдевшего беса, агенты прошли на кухню, стены которой были оклеены жёлтыми обоями с подсолнухами.
– Итак, высшие инстанции остановили временные процессы в отношении фигуранта дела, – произнесла официальным тоном Анэль.
– Да, но я не могу понять мотива этого решения, – ответил Абиган.
– Мы подозреваем кармические искажения… а может быть, дать этому бедному бесу алкоголь? Вон, Котяра дрыхнет, его и попросим, – елейным голоском произнесла девушка, почему-то резко сменив тему.
Абиган оторопело молчал. Потом до него начало доходить, и он заклокотал громким прерывающимся голосом: