Архив

— Ну и встреча, — обрадовался Хомяков. — Привет бывшим труженикам архива, — он поставил поднос и перенес сумку на пол.

— Мы знакомы? — с любопытством отозвался Петр Петрович.

— Как же, как же… Я ведь ваш наследник. Клади ровно, кати быстро. Не узнали? — он смотрел на старика ясным ликующим взором. — Тележку у вас принимал.

— Вот вы кто! — догадался старик. — Все так быстро произошло, я и не запомнил, извините, бога ради. — И старик был рад встрече. — Присаживайтесь, прошу.

— Присяду, куда денусь, — Хомяков расположился и придвинул тарелку, — Смотрю, вроде знакомое лицо. Из одного профсоюза.

— Я, кажется, уже не член профсоюза, — улыбнулся Петр Петрович. — Лет двадцать не платил взносов. Ну их, решил, и так зарплата невеликая.

— А как же бюллетень? — всерьез поинтересовался Хомяков.

— Не болел я. Ни одного дня за десятки лет, верите? В архиве люди долго живут, я подметил. Охают, кряхтят, а держатся. То ли микроклимат особый, то ли низкий холестерин при таком окладе, то ли интересная работа, некогда хворать. Вот и я так… Сразу — раз и сдал. Хорошо еще не помер, объегорил бога, а то… — Петр Петрович резко умолк, поднес ко рту ложку.

Хомяков последовал его примеру.

Некоторое время они стучали ложками по тарелкам, чмокали, сипели, шамкали, клацали зубами и облизывали губы, словно принимали участие в общей азартной игре. Прежде чем приступить ко второму, коротко обсудили ситуацию в столовой. Отметили, что это одна из немногих в городе, где еще можно поесть, не боясь отравиться. При этом Петр Петрович вспомнил повара, который поднял престиж столовой, хороший был человек, былой закалки, фронтовик, недавно умер, попал в автомобильную катастрофу…

— Враки, — авторитетно прервал Хомяков. — Сердце прихватило, точно знаю. До архива я работал… — он запнулся, не хотелось уточнять, какое он имел отношение к медицине, еще испугается дед, не так поймет. Людей настораживают представители подобной профессии. Да и сам Хомяков, честно говоря, не думал, что прозекторское дело станет его судьбой на долгие годы. Все произошло неожиданно. Муж двоюродной сестры косогубый Матвей давно занимался этой почтенной профессией и весьма дорожил местом. Неожиданно у него обнаружили какую-то зловредную хворь, предстояла операция. Вот он и разыскал Хомякова, уговорил вступить в дело, место сохранить. «Что ты приобрел в своей дурацкой школе? Латаные носки? — говорил он. — Враньем голову ребятишкам забиваешь, учитель. А тут дело чистое, тихое… Знаешь, сколько я отвалил за место? Шесть тысяч! Тогда деньги еще ценили, не то что сейчас. Тебя же приглашаю бесплатно. Натаскаю, привыкнешь. Лучшего клиента, чем наш, мир не создавал. И не создаст. Это предел. Понял?!» После операции Матвей вернулся в должность. Так они и работали вдвоем, пока Хомяков не опростоволосился: поссорился с ребятами из ОБХСС. К тому времени у него и с Матвеем испортились отношения. Не родственные связи, запродал бы его Матвей с потрохами, а так помог, вывел на Варгасова. Сразу двух зайцев убил: оказался на высоте среди родственников, да и от опостылевшего свояка избавился, хитрец… Только испортили уже Хомякова шальные деньги, шутка ли, в иной день до двух сотенных зашибал, а тут вновь на мели. А все, что скопил, ушло на улаживание конфликта. Ребята из ОБХСС не мелочились, знали, что можно вытрясти, и трясли.

— Хомяков, говорите? — произнес Петр Петрович, тщательно вытирая вилку салфеткой. — Не родственник вы Хомяковых, что основали в нашем городе кожевенное производство?

Хомяков приподнял плечи — все может быть, но не думаю.

— Славное было семейство. Богатели и людей не забывали. В строительство городского театра деньги вложили немалые. Еще что-то… Господи, так ведь мост через реку построили. Так и назывался «Хомяков мост». Каменные львы от него остались. Благородные были люди.

— Что-то не слышал, — с тайной гордостью за фамилию ответил Хомяков. — Адмирал в роду у нас был. Со стороны матери. А так — не помню.

— Поинтересуйтесь. В архиве работаете, займитесь на досуге, девочек попросите… Назовите им теток своих или бабушек.

Хомяков развалил вилкой картофельный холмик. Есть уже не хотелось. Он с интересом вникал в слова Петра Петровича. Честно говоря, он только и помнил своего отца, часовых дел мастера. Отец был человек замкнутый, друзей не имел, с родичами не общался, собирал оперные пластинки и вечерами прослушивал их, строго сидя на табурете. Родственников отца Хомяков не знал, мимо как-то прошли, не то что со стороны матери. Там их была тьма-тьмущая, включая свояка Матвея, прохиндея, которому пробы негде ставить.

— У вас семья, дети? — любопытствовал Петр Петрович.

— Один я… Есть, правда, дочь, но давно не виделись, — вдруг раскрылся Хомяков, удивляясь себе. Последние несколько лет он и не вспоминал о дочери, которая, кажется, училась в Мелитополе, в каком-то училище.

Старик вытащил платок, громко, простуженно высморкался, деликатно отвернув лицо в сторону, утерся. При этом кончик его пупырчатого носа, точно резиновый, вильнул под пальцами в одну и другую сторону.