Уэсли медленно поднимает руку и тянется указательным пальцем ко мне.
– Это не смешно.
Но он не останавливается.
– Я. Отрежу. Тебе. Пальцы.
Он вздыхает и опускает руку. Потом кивает на меня. Оказывается, в том месте, где край духовки врезался в перевязку, потекла кровь и пропитала бинт.
Я отстраненно смотрю на расплывавшееся красное пятно.
– Нож.
– Ого, – говорит он.
– Нет, правда. Парень-подросток с огромным ножом в руках.
Он корчит недовольную гримасу:
– Убийцы Хранителей. Подростки с ножами. Когда я отвечал за эту территорию, она не была такой забавной.
– Просто мне, как всегда, везет.
– Ты уверена, что я ничем не могу тебе помочь?
Я улыбаюсь, главным образом потому, что во второй раз он так аккуратно продумал вопрос, словно боясь спугнуть меня. Но мне больше не нужно сложностей.
– Без обид, но я уже давно к такому привыкла.
– И как оно?
Я должна держать язык за зубами, но когда правда сама подступает к горлу, сложно соврать.
– Я стала Хранителем в двенадцать лет.
Он хмурит брови.
– Но ведь возрастной ценз – шестнадцать.
Я небрежно пожимаю плечами.
– Мой дед подал петицию.
Лицо Уэсли принимает злобное выражение, когда он сознает смысл сказанного:
– Он передал свою работу ребенку.
– Нет… – начинаю я.
– Каким надо быть выродком, чтобы… – Он замолкает, потому что я схватила его за грудки и придавила к скамье. На мгновение он становится обычным человеком, а я – Хранителем, и мне плевать на оглушающий шум, вызванный нашим соприкосновением.
– Даже не смей… – шиплю я.
Его лицо становится непроницаемым. Я медленно ослабляю хватку и отпускаю его горло. Он подносит пальцы к шее, не сводя с меня глаз. Мы оба замираем.
Наконец он улыбается:
– А я-то думал, ты не любишь трогать людей.
Взвыв от досады, я отталкиваю его и сажусь на самый дальний краешек скамейки.
– Прости, – говорю я. Сад эхом повторяет мои слова.
– Теперь я знаю точно, – отшучивается он, – ты не дашь мне спуску.
– Не стоило мне…
– Это мне не стоило лезть не в свое дело, – говорит он. – Ведь твой дед наверняка знал, что делал.
Напряженный смешок застревает у меня в горле.
– Уэс, для меня это так непривычно: делиться. Встретить человека, которому я могу все рассказать. И я очень ценю твою поддержку… Звучит неубедительно. У меня никогда не было… Какая тупость! Наконец-то в моей жизни появилось что-то хорошее, а я уже и это успела испортить.
Мои щеки горят, и, чтобы перестать нести чушь, я закусываю губу.
– Эй! – Он игриво стучит носком своей кроссовки о мою. – Я чувствую то же самое, понимаешь? Я тоже к этому не привык. И я никуда не сбегу. Понадобится не меньше трех попыток убить меня, чтобы я отстал. И даже если так, как только дело дойдет до сладкой выпечки, я все равно вернусь.
Он с торжественным видом встает со скамьи.
– На этой оптимистической ноте я ретируюсь, чтобы залечить свою поруганную гордость.
Он произносит это с заразительной улыбкой. Я не могу оставаться серьезной, глядя на него.
Как ему удается так легко распутывать гордиевы узлы отношений? Я провожаю его до вестибюля, и после того как крутящаяся дверь заунывно скрипит за его спиной, закрываю глаза и устало опускаюсь на ступеньки. И чувствую легкое царапанье в кармане. На Архивном листе появилось новое имя.
Становится все труднее оставлять лист пустым. Я шагаю к ближайшей двери в Коридоры, слышу поскрипывание и оглядываюсь. Это мисс Анджели с сумками, полными покупок. На мгновение у меня перед глазами встает похожая картинка: Маркус Эллинг с пакетом продуктов поднимается по лестнице в последние записанные секунды своей жизни. Я моргаю, и дородная женщина снова вплывает в поле моего зрения.
– Здравствуйте, мисс Анджели, – говорю я. – Я могу вам помочь?
Я протягиваю руки, и она вручает половину сумок мне.
– Вы просто вынуждены это сделать, дорогая.
Придумывая, с чего лучше начать разговор, я шагаю за ней. Она знает прошлое Коронадо, знает его секреты. Нужно просто подобрать к ней ключ. Вопросы в лоб ни к чему не привели, но может, стоит попробовать окольным путем? Я вспоминаю ее гостиную, заставленную антиквариатом.
– Можно задать вам вопрос, – начинаю я, – насчет вашей работы?
– Конечно, – говорит она.
– Почему вы решили стать коллекционером?
Я понимаю, когда люди трепетно хранят собственное прошлое, но не понимаю, зачем делать то же самое с прошлым посторонних людей.
Раскатисто засмеявшись, она останавливается на лестничной площадке.
– Каждая вещь ценна по-своему. Каждая содержит в себе историю.
– Иногда всю прошедшую жизнь предмета буквально можно ощутить спинным мозгом. И я всегда чувствую, где оригинал, а где – подделка.
Она улыбается, и ее лицо принимает мечтательное выражение.
– Эта работа позволяет мне ощутить себя нужной и полезной. Связанной с другими людьми из других времен. И до тех пор пока у меня есть эта работа, я в самом деле не одинока. И они не исчезли.
Я вспоминаю коробку с бесполезными вещами Бена, синего медведя в пластиковых очках. Все, что осталось от прошлого. Сердце сжимается от боли. Мисс Анджели поудобнее перехватывает пакеты.