Я крадусь вдоль стены и выглядываю. Они оживленно болтают с папой, обсуждая достоинства колумбийского кофе. Уэсли протирает пол шваброй. Все вокруг сверкает чистотой. В центре мраморного пола блистает красная каменная роза диаметром со столик.
Папа держит в одной руке кружку, а в другой – валик для покраски. Слегка расплескав кофейную гущу из чашки, он накладывает полосу цвета горелой карамели на одну из стен. Папа стоит спиной ко мне, увлеченный разговором. Уэсли замечает меня и молча наблюдает, как я крадусь от чулана ко входу в кафе.
– Привет, Мак, – говорит он, дождавшись, когда я встану на пороге. – А я не слышал, как ты при-шла.
– А вот и ты, – говорит папа, помахивая валиком. Он весьма оживлен, и в его глазах появился веселый огонек.
– Я сказал мистеру Бишопу, что прикрою тебя, пока ты сходишь наверх за едой.
– Даже поверить не могу, что ты так быстро приручила Уэсли и заставила его делать свою работу, – шутит папа. Он прихлебывает кофе из чашки, удивляется, что там мало осталось, и ставит ее в сторону. – Ты его спугнешь.
– Что ж, – философски говорю я. – Его легко напугать, это факт.
Уэсли притворно обижается.
– Мисс Бишоп! – чопорно говорит он, и я не удерживаюсь от смеха. Он потрясающе скопировал Патрика. – На самом деле, – признается он папе, – это правда. Но не волнуйтесь, мистер Бишоп. Мак придется выдумать что-нибудь пострашнее домашних обязанностей, если она захочет меня отпугнуть.
Уэсли картинно подмигивает. Папа расплывается в улыбке. Я буквально вижу на его лбу бегущую строку: «
– Вы не будете против, если я ненадолго похищу Маккензи? Мы работаем над ее летним чтением.
Папа просто сияет.
– Конечно нет! – Он помахивает валиком. – Идите сейчас же.
Я уже жду, что он добавит «детки» или «голубки», но он, слава богу, этого не делает.
В это время Уэсли пытается стянуть с руки перчатку. Кольцо прилипло к резине, и когда ему наконец удается высвободить руку, серебряный кружок слетает с пальца и со звоном катится по мраморному полу под старую духовку. Мы с Уэсом одновременно наклоняемся, чтобы достать его, и тут папа кладет руку ему на плечо.
Уэс столбенеет. По его лицу пробегает тень.
Папа что-то говорит ему, но я не слушаю и падаю на колени перед духовкой. Металлический бортик больно вгрызается в мою раненую руку, я изо всех сил тянусь пальцами и наконец захватываю кольцо. Я вскакиваю на ноги, а Уэс, стиснув зубы, качает головой.
– Уэсли, все в порядке? – спрашивает папа и отпускает его плечо. Уэс кивает и легонько вздыхает, когда я кладу кольцо ему на ладонь. Он тут же надевает его.
– Да, – говорит он уже более уверенно. – Все в порядке. Просто голова закружилась. – Он выдает напряженный смешок. – Наверное, надышался парами от синего мыла Мак.
– Ага! – восклицаю я. – Я же говорила, уборка вредна для здоровья.
– Надо было тебя послушать.
– Давай выйдем на свежий воздух!
– Хорошая идея.
– Увидимся, пап.
Я закрываю за нами дверь, и Уэсли сползает по ней, как вареная макаронина. Он бледен как мел. Мне знакомо это чувство.
– У меня наверху есть аспирин, – предлагаю я. Он смеется и запрокидывает голову назад, чтобы посмотреть на меня.
– Все нормально. Но все равно спасибо.
Я потрясена переменой в его тоне. Никаких подколок, бравады и кокетства. Просто долгожданное облегчение.
– Наверное, свежий воздух мне не помешает.
Он поднимается на ноги и идет через вестибюль. Я следую за ним. Выйдя в сад, он оседает на скамью и устало потирает глаза. Солнце стоит в зените, и я понимаю, что Уэсли был прав – днем сад выглядит совершенно по-другому. Открытым, словно выставленным напоказ. На закате он казался укромным местечком с кучей тайников. Сейчас никаких тайн не осталось.
У Уэсли понемногу проходит бледность, но глаза остаются печальными и безжизненными. Я хотела бы знать, что он почувствовал, что увидел, но он молчит.
Я сажусь на другой край скамейки.
– Ты уверен, что все в порядке?
Он моргает, потягивается, и спустя мгновение это уже обычный Уэсли: хитрая улыбка, непринужденный флирт.
– Я в порядке. Просто немного отвык читать людей – давно не было практики.
Меня охватывает ужас.
– Ты читаешь людей? Но как?
Уэсли пожимает плечами.
– Так же, как ты читаешь все остальное.
– Но они же неупорядочены. Они громкие, истеричные…
Он пожимает плечами.
– Они просто живые. И может быть, они неупорядочены, но все самое главное лежит на поверхности. Одним прикосновением ты можешь узнать очень много.
У меня внутри все переворачивается.
– А меня ты когда-нибудь читал?
Уэс не на шутку задет. Он качает головой.
– Даже если знаю, как это делается, я не превращаю свое занятие в спорт. Кроме того, это против правил Архива, и что бы ты обо мне ни думала, мне бы хотелось оставаться на хорошем счету.
И мне тоже.
– Как ты можешь выдерживать подобное? – Меня передергивает. – Даже когда на мне кольцо, ощущения ужасные.
– Нельзя прожить всю жизнь, так ни к кому не прикоснувшись.
– Посмотрим, – упираюсь я.