Аркашины враки

Под крылом самолета – снежные вершины. и облака. Не всегда получается отличить одно от другого. Человек смотрит, смотрит, смотрит в иллюминатор. Лицо его большое и бледное, на глаза надвинута кепка. Нос распух, бровь рассечена, под глазом чернеет синяк. Это Генрих Масхарашвили по прозвищу Масхара[7]. Он летит домой. Устает смотреть, откидывается на спинку кресла, закрывает глаза. И сразу же в побитой его голове гул самолета сменяется ревом зрительного зала, во мраке возникает какая-то пьяная харя, женский визг, рука Генриха описывает стремительную дугу, рука метит харе в ухо. Но, как это бывает во сне, рука проваливается в пустоту, в темень, в тишину, в которой сначала не видно ни зги, а потом появляются несколько движущихся огоньков. Ночная неосвещенная улица, по ней бегут трусцой четыре человека, каждый – с карманным фонариком. Слышны шарканье и пыхтенье. Бегунья несет фонарик на пышной груди, он освещает ее подбородок и накрашенный рот, над кончиком носа сверкают очки.

– Темур, ты хорошо придумал с фонариками! Сзади доносится хрип:

– Да, Темур, гениально!.. Во тьме кромешной, да по нашим мостовым…

Усатый Темур отстал и сердится:

– Перестаньте болтать… с дыхания… собьетесь… Раз-два-три… Раз-два-три…

Свет от фонариков мечется по стенам спящих домов…

Самолет увязает в облаках, падает в воздушную яму, Генрих стонет во сне.

И снова из темноты наплывает подлая харя, кулаки мелькают перед носом, брызжет алая кровь!..

Генрих просыпается, осторожно ощупывает нос, бровь.

Самолет идет на посадку, подпрыгивает от встречи с землей и катит по летному полю.

Стюардесса просит пассажиров не вставать с кресел до полной остановки двигателей. Но ведь это Тбилиси! Пассажиры вскакивают; чемоданы, сумки, одежда летают над головами старух и детей; глаза галантных грузин свирепо сверкают из-под черных бровей. Генрих встает, охает, хватается за колено. Ему тошно и душно. Натягивает экстравагантное пальто с пуговицами на спине, достает из-под сиденья потертую сумку, кепку натягивает поглубже. Выходит на трап. Погода паршивая. Ветер. Зато есть чем дышать.

В зале прилета никто не встречает. Генрих хромает, он не то чтобы толст – мешковат, но все, что он делает – проходит сквозь разные двери, минует встречных-поперечных, покупает сигареты, – отточено, почти танец. Нет, пантомима!

Это – Генрих, но он превращается в самолет: чуть подпрыгивает и покачивается на маленьких ножках-шасси, он приземлился!! Уфф… И тут же превращается – в стюардессу. Она легка, она покачивает бедрами, загадочно улыбаясь… Но вот Масхара видит перед собой милиционера, живого и застенчивого… Улыбка стюардессы сползает с небритой физиономии клоуна, он тупо смотрит на сержанта и медленно становится усталым майором. Подносит вялую руку к козырьку клетчатой кепки. И сержант, сам себе изумляясь, серьезно ему отвечает. Они расходятся, подозрительно озираясь друг на друга…

Два голоса раздаются внутри подбитой головы Генриха, и друг с другом они не дружат.

– Ну что, товарищ майор, как ты?

– Заткнись, Генрих, ты мне надоел. Да и всё надоело.

– Вы, товарищ майор, просто лодырь.

– Да, и я подал в отставку. И сдал оружие.

– Майор, потерпи. Мне нужен всего один месяц! Месяц, чтобы забыть вокзалы, самолеты, поезда и общественные сортиры. Забыть запах керосина, ацетона, карболки, пота, мазута, мочи! Забыть, какими здесь становятся лица людей. Забыть на хер!

– Да-да-да, я знаю. Месяц лечить колено, никуда не ездить, лежать…

– Да, майор! Да! Лежать на диване.

– О-хо-хо-хооооо…

Голоса мирятся, они понимают друг друга.

– На диваане… С Марией.

– Да… с Марией.

– С Марииеей!!!

Этот вопль звучит у Генриха в голове так долго, так долго…

Вернувшийся с гастролей артист тбилисской филармонии Генрих Масхарашвили занимает очередь на такси. Замечает вооруженных людей, проверяющих багажники автомашин. И это не клоунада, нет. Это реальность. Бандиты, ей-богу… Один из них приставляет дуло автомата к пояснице шофера. Шутка?.. Генрих закрывает глаза и слышит выстрел! Открывает глаза – никакого выстрела, просто шутка. Тот, с автоматом, смеется, его соратники тоже. И шофер улыбается, только губы трясутся.

Самого веселого и молодого среди тех, с автоматами, зовут Артур. Артур видит Генриха Масхарашвили – он знает клоуна с детства, он любит его! Он кричит:

– Ваи ме, смотрите – Масхара!.. Эй, Масхара! Он полон дружелюбия, тычет в сторону Генриха пальцем, друзья Артура поворачиваются, и Генрих чувствует, как в его сторону поворачиваются дула их автоматов. Нет, нет… они не целятся. Клоун им не интересен.

Очередь на такси движется медленно, Генрих идет к телефонной будке, набирает номер.

В пустой комнате звонит красный телефон. Никто не снимает трубку.