Генрих включает телевизор, садится в кресло, закуривает. На экране возникает начальник в светлом щегольском костюме, приятной, утешительной наружности. Он выступает перед студентами и преподавателями, говорит о том, что кровавые события, которым сегодня исполнилось тридцать шесть лет, никогда не повторятся, он, как гарант конституции, этого не допустит. Раздаются аплодисменты.
Генрих ставит телефон поближе к себе и откидывается в кресле, смотрит сквозь ресницы на экран, там аплодируют серые люди. Вдруг раздается музыка. Масхара широко раскрывает глаза. Он видит не серый – другой, ликующий зал! И людей – других. Они смеются. Звучит бравурный марш, и в пестрый зал со сцены спускается Генрих-Наполеон. Он в сером сюртуке, в треуголке, с короткой шпагой в руке. Наполеон салютует, маршируя по залу в лосинах и в ботфортах, гремит шпорами под барабанный бой, зрители оборачиваются, аплодируют, тянут у нему руки, как дети к игрушке!.. Генрих выскакивает в пустой и тихий вестибюль, насвистывая «Марсельезу», идет мимо столиков буфета. Краем глаза цепляет мужчину и женщину, перед ними бутылка шампанского. Генрих узнает мужчину, его зовут Вахтанг, а женщина – новая, неизвестная.
Ей двадцать лет. Блондинка, короткая стрижка, челка, желтые глаза, широкие скулы, маленький нос вздернут, рот большой, мягкий. Генрих сейчас проскочит мимо…
Вахтанг его окликает:
– Эй, Наполеон, привет!
– Салют, мон шер![8]
– А мы ждем ТЕБЯ.
Генрих не останавливается, отвечает, оборачиваясь на ходу:
– Ребята, через две минуты буду с вами.
Наполеон уходит в дверь с надписью «Сцена. Вход воспрещен!». В потемках кулис он стремительно напяливает на себя продырявленный барабан и выкатывается под грохот пушек и гром литавр на сцену. Вскакивает и прыгает в ревущий зал, бежит под хохот зрителей, через взрывы хлопушек и петард, отстреливаясь из пистолетов серпантином и конфетти. Перед ним распахивается дверь с надписью ВЫХОД, и он – снова в фойе. Освобождается от барабана, подходит к столику, на котором стоит для него бокал с шампанским, чокается с Марией.
– А вотр санте[9], мадемуазель!
Мария слегка пьяна, улыбка до ушей. Она говорит:
– Со свиданьицем!
Генрих ставит чуть пригубленный бокал, смотрит на нее серьезно, не мигая, в упор… в то же время переходит с французского на грузинский и болтает с Вахтангом:
Вахтанг переходит на русский:
– Познакомься, это Маша, наш новый гример-парикмахер. Машенька, Наполеона зовут Генрих Масхарашвили, в просторечии – Масхара, носитель маски… в общем, клоун.
Девушка протягивает руку:
– Меня Мария зовут.
Генрих пожимает ее маленькую и холодную руку, тонкие пальцы, на среднем – колечко с колючим камушком.
– Да, конечно. Так лучше. Мария… – Прислушивается к музыке из зала. – Мне пора, мой выход. Где вас найти?
– Везде и нигде, мы тут в поисках натуры, ночью уезжаем.
– У меня сегодня еще один концерт, в девять. – Поворачивается к Марии, только к Марии. – Вы придете?..
Темнота.
Слышны «аплодисменты, переходящие в овации». Дисциплинированные крики «Ваш-а-а!» (ура по-грузински) заставляют Генриха открыть глаза; секунду он смотрит на серый зал в телевизоре…
Темнота…
Перед ним снова пестрый зал в Сочи, Генрих в треуголке Наполеона на авансцене, звучит выстрел, на белой рубахе расплывается красное клюквенное пятно. Генрих хватается за сердце, валится в зал, идет к Марии – она сидит на приставном стуле, в руке у нее сверкает военный рожок. Наполеон падает перед Марией и умирает, положив голову ей на колени. Их освещает прожектор. Зал смолкает… Но вот Генрих вскакивает, подносит к губам военный рожок и трубит первый такт «Марсельезы». Барабаны бьют, петарды взрываются, шутихи плюются холодным огнем и дымом! Народ ликует. Генрих берет Марию под руку и уводит с яркого света во тьму.
Ночь. Набережная. Генрих и Мария идут вдоль моря.
– Мне пора. Вахтанг ждет в машине.
– Ты давно с ним?
– Я вообще-то не с ним. Я просто год назад приехала с Урала.
– Вышла замуж за грузина?
– Нет… скорее развелась с одним русским. Долго объяснять. А вас я знаю давно. Вы приезжали в мой город, в Соликамск.