Аркашины враки

Как ты? Я – как на том свете. Все тихо. Но слишком, слишком светло. У Данте в раю тоже много света, все так сияет, что тени нет вовсе. Что-то в таком роде. Знаю от тебя про альпинистов на снежных вершинах: они видят небо, солнце и снег черными, а фигуры впереди идущих белыми. И смотреть – больно. Ты добавил, что это теперь «ненужное знание», никогда, никогда больше не пойдешь в горы… Не зарекайся. Я вот тоже думала, что раз мир рухнул, стихов не будет. Кому нужны? И вот сегодня восемь строк…

Не горюй, мой милый.

Вот тебе мое «ненужное знание» о ненужном слове. В полиграфии встречается отвратительное слово «выворотка» – когда шрифт печатают белым по черному. Вывернутый текст – не текст. Не читается, не запоминается. И мелом по черной доске – точно не текст. Душа не принимает. А ты думал, почему мы с тобой не помним, чему нас учили в школе? Еще и тряпкой стерто… Но черно-белая фотография – даже случайная, мусорная, нерезкая – всегда и непременно текст. А негатив ты когда-нибудь рассматривал? В негативе собственного ребенка не узнаешь. Там, в выворотке, Антимир с Антихристом.

СВЕТ – мы видим его, только когда он встречает препятствие. Препятствие на пути света – вот наша реальность, вот текст нашей жизни, черным по белому.

У меня здесь с реальностью пустовато, да и меня, какой была, почти что нет. Стала прозрачной, пропускаю свет. Ответь, ты – есть? Очень надеюсь. Пожалуйста, будь. А то я исчезну.

Здесь, в раю, разве что мальвы реальны, еще отбрасывают тень на белую стену татарской мазанки. Отсюда до Тихой бухты километра три. С крыльца виден синий треугольник моря среди холмов, на которых когда-то росли виноградники. Перед рассветом я ухожу туда – вниз, вверх и между холмов – к морю. Возвращаюсь в полдень, в глазах, как у альпиниста, свет и тьма стреляют. Завтракаю помидорами с постным маслом и с крупной солью. Лепешки на воде пеку сама. Потом сплю в мазанке с закрытыми ставнями на прохладном глиняном полу, на уральском лоскутном коврике, привезенном подругой Риткой.

Крымская сиеста. Под вечер ветер поднимается, я сижу на теплом крыльце, смотрю на треугольник моря и пытаюсь записать то, что стряслось весной, особенно в апреле. Нет, это не воспоминания, что-то другое. Такое, знаешь, почти немое кино. Про тебя. Про любовь и смерть. Если увидимся – ты первый, кому дам прочесть.

Слава богу, люблю тебя, мое реальное счастье. Увидимся?

Июль 1989, д. Кара-Джанкой»