Аркадия

На его слова подались вперед Офелия и Карино, быстроногие юноши, привыкшие на бегу настигать лесного оленя[333]; после них Лоджисто и Галичо, а также сын Опико, звавшийся Партенопеем[334], с Эльпино, Серрано и другими их товарищами, более юными и менее знаменитыми. Тогда каждый изготовился в установленном порядке, и еще не был подан знак, как все они одновременно принялись мерить ногами зеленую равнину[335] с такой быстротой, что вы бы по праву могли назвать их стрелами или метеорами; их взгляды были неуклонно устремлены к взыскуемой мете, и каждый изо всех сил рвался обогнать товарищей. Но Карино, обладавший чудесной легкостью, уже вырвался вперед. Вторым, но на довольно большом расстоянии от него, следовал Лоджисто, а после Офелия; Галичо был настолько близко у него за спиной[336], что, казалось, частым дыханием разогревал ему шею, наступая в те же места, что и тот, и, если бы им предстояло бежать более длинный отрезок, тот, несомненно, остался бы позади. Уже побеждавшему Карино оставалось пробежать малую толику, дабы прикоснуться к вожделенной мете, как вдруг неведомо почему он споткнулся[337] то ли о корягу, то ли о камень, то ли еще о что-то, и, не имея возможности удержаться на ногах, упал наземь грудью и лицом. И тут он, быть может, из зависти не желая уступать Лоджисто пальму первенства, или же в попытке подняться (истинную причину я не знаю) выставил вперед себя ногу[338], чтобы с тою же стремительностью, с какой несся, тот распластался близ него. Лоджисто упал, а Офелия удвоил усилия, дабы преодолеть оставшуюся часть поля, и уже видел себя первым, а крики и восторженные рукоплескания толпы пастухов укрепляли его дух для победы. Так что, когда наконец достиг он назначенного места, стяжал себе пальму первенства, как он того желал. Галичо, который ближе всех остальных был к нему, досталась вторая награда, а третья — Партенопею. Тут Лоджисто с криком и шумом принялся жаловаться на недозволительную хитрость Карино[339], который, сбив с ног, лишил его тем самым первой награды, и с великой настойчивостью придерживался своего. Но Офелия, двумя руками держась за рога стяжанного овна[340], возражал ему. Мнения пастухов разделились, склоняясь попеременно в пользу то той, то этой стороны, тогда Партенопей, сын Опико, с улыбкой молвил так: «Ежели дадите первую награду Лоджисто, то мне, пришедшему третьим, что достанется?» Эргасто с веселым лицом отвечал: «Любезнейшие юноши, те нафады, что у вас есть, вашими же и останутся; мне же да позволено будет проявить милосердие к другу». Так сказав, подарил он Лоджисто овечку с двумя ягнятами. При виде этой щедрости, Карино обратился к Эргасто со словами: «Коль скоро такую милость ты оказываешь оступившимся друзьям, то кто же более меня заслужил награду? Я, несомненно, пришел бы первым, если бы та же случайность, что навредила Лоджисто, не воспрепятствовала бы и мне». После того, как он сказал это, показал всем грудь, лицо и рот свой, полный дорожной пыли, что вызвало смех у остальных пастухов, а Эргасто подвел к нему белого поджарого пса и, держа за ухо, сказал: «Бери этого пса, моего Астериона, его отцом был добрый старый Петулко, всех прочих собак превосходивший преданностью и ласковостью, чья преждевременная кончина вызывает у меня слезы и непрестанные горячие вздохи при каждом воспоминании».

Когда поутихли шумы и споры пастухов, Эргасто вынес ладный шест, длинный и толстый, тяжеловесный, так как было в нем больше железа[341], и сказал так: «Кто победою стяжает сей, два года иметь нужды не будет ходить в город ни за мотыгой, ни за сошником; его же получит он в награду за приложенные старания».

При этих его словах поднялись Монтано и Эленко с Евгением и Медвежонком; они выступили вперед и заняли исходные места; первым Эленко поднял с земли шест и затем, основательно изучив его вес, что было сил размахнулся для броска, однако далеко от себя отбросить его не сумел. Место, куда пришелся удар, тотчас отметил Медвежонок и, возможно, полагая, что только его силы будет достаточно для победы, сильно напрягся, однако в итоге оказался посмешищем у пастухов, так как, шагнув вперед, при замахе он упал[342]. Третьим метнул Евгений, и его бросок был дальше, чем у двух его предшественников. Но Монтано, черед которого был последним, сделал несколько шагов вперед, нагнулся к земле и, прежде чем брать в руки шест, два или три раза натер руки пылью, затем поднял его и, успешно сочетая силу и ловкость, превзошел всех остальных, метнув вдвое дальше. Пастухи ему рукоплескали, восхищенно восхваляя столь удачный бросок. За это Монтано получил шест и затем уселся на свое место.