Аркадия

Уже розовоперстая Аврора, поднявшись над землей, означила для смертных миг пробуждения солнца, когда мы по отдаленным напевам свирели узнали о приближении толпы пастухов; и через достаточный промежуток времени, когда всё небо просветлело, начали различать их на лугу. Каждый из пришедших соблюдал особый чин, у всех одеяние было покрыто листвою, а в руке каждый держал по длинной ветви, так что при взгляде издалече могло бы показаться, что это приближаются не люди, а сам зеленый лес вместе со всеми своими деревьями надвигается на нас. Наконец, подойдя к холму, под которым мы расположились, Эргасто возложил себе на голову венок из бледных олив еще до того, как окрасило его восходящее солнце; затем, обратясь к гробнице, горестным голосом, так, чтобы его всем было слышно, он сказал:

«Материнский прах, о, досточтимые и непорочные кости, пусть враждебная Судьбина не позволила мне возвести для вас гробницу, по величине равную этим горам, и окружить ее дремучими лесами с сотней алтарей в округе, чтобы на них каждое утро мы возлагали сто приношений, не смогла она всё же отнять у меня те скромные пожертвования, которые с искренней волей и нерушимой любовью я приношу ей и в мыслях, и в делах, насколько мне это позволяют мои силы».

Сказав так, он совершил святой обряд жертвоприношения и благоговейно поцеловал могильный камень. Вокруг обелиска пастухи возложили те большие ветви, которые прежде держали в руках, и, призывая хором божественную душу, принесли подобным же образом дары: кто ягненка, кто медовые соты, кто молоко, кто вино; а многие воскурили благовонную мирру и другие благоуханные травы.

Совершив обряд, Эргасто предложил награды тем, кто пожелает состязаться в беге[332]: вывел он пригожего дебелого овна, руно которого отдавало блестящей белизной и было столь пышно, что, казалось, доходило до самых копыт, и затем промолвил: «Его обещаю тому, кто быстротой ног и благоволением Фортуны удостоится первенства в беговом состязании. Тому же, кто придет вторым, вот ладная и новая плетеная бутыль, подобающая снасть для развратного Вакха; третий же пусть удовольствуется сим можжевеловым дротом, а украшен он таким красивым железным наконечником, что может служить еще и пастушеским посохом».