Впервые эту гипотезу в 1888 г. выдвинул Вильгельм фон Крист. Согласно ей, Птолемей ал-Гариб есть никто иной как Птолемей по прозвищу Хенн (ср. χέννιον — перепел), александрийский грамматик, живший приблизительно в конце I — начале II в. н. э.[302]
Окончательно гипотеза о тождестве Птолемея ал-Гариба и Птолемея Хенна оформляется в греко-арабских изысканиях Юлиуса Липперта. Как и Крист, Липперт исходит из того, что прозвание ал-Гариб было дано Птолемею не арабскими авторами, но является переводом с греческого: за ним легко угадывается ξένος. Решающим здесь оказалось сходство между Χέννος и ξένος. Липперт допускает, что причина, по которой первое могло быть ошибочно принято за второе, скрывается в маюскулах X и S — их легко перепутать при чтении. Не исключает он и другой возможности: арабский переводчик Птолемея прочитал ΧΕΝΝΟΣ верно, но не понял его значения, и решив, что оно является диалектной или варварской формой слова ΞΕΝΟΣ, перевел его как ал-Гариб[303].
Гипотезу Криста также поддерживает исследователь сиро-арабской традиции об Аристотеле Антон Баумштарк[304]. Опираясь на эту гипотезу, он строит стемму восточных жизнеописаний Стагирита, на «вершине» которой располагает Птолемея Хенна. В дополнение к ней Баумштарк выдвигает еще одно предположение: арабский перевод Птолемеевой биографии, скорее всего, был сделан не с греческого оригинала, а уже с существующего к тому времени ее сирийского перевода; переводчиком же на арабский стал Исхак ибн Хунайн (ок. 830–910 / 911 гг.), сын знаменитого представителя сиро-арабского христианства, врача и тоже переводчика Хунайна ибн Исхака. Хотя никаких следов сирийского перевода до сих пор не найдено, предположение Баумштарка поныне считается правдоподобными[305]. Это, в свою очередь, означает, что в арабский мир биография Птолемея попала вместе с сочинениями Аристотеля в IX в. при Аббасидах, во времена стремительно растущего «переводческого движения», центром которого стал Багдад и которое многим обязано образованным сирийским христианам, одинаково не чуждым эллинской мудрости и арабской вязи[306].
Своеобразным итогом этих исследований становится книга Антона Хатциса
Но, как часто случается, чем шире простирается гипотеза в своем стремлении охватить множество разрозненных фактов, тем более очевидной становится условность ее допущений. Желание воссоздать интеллектуальный портрет Птолемея Хенна во всей доступной полноте невольно обнаружило шаткость тех предпосылок, на которых изначально держалась догадка Криста. Отождествление биографа Птолемея ал-Гариба с грамматиком и мифографом Птолемеем Хенном подспудно подразумевало и тождество последнего с Птолемеем-философом. Аргументы против такого упрощения приводит Диле. Их суть такова: у нас нет ни единого свидетельства, где бы мифограф — и притом довольно ненадежный — Птолемей Хенн упоминался в связи с философией, как нет и ни единого упоминания о философе Птолемее, которое свидетельствовало бы о его литературных занятиях[310]. Сам Диле, возвращаясь к точке зрения Розе, склонен считать, что биограф Аристотеля Птолемей ал-Гариб был платоником IV в., еще неизвестным Порфирию, но уже известным Ямвлиху.