Аргонавт

– Пашенька, не хочешь посмотреть, где у нас теперь лежат пити-мити?

Ну, не безумие? Пити-мити.

– На всякий случай, чтоб знал, если что случится с нами, та самая красная сумка у нас теперь не в шкафу, а в серванте.

Пусть она семь лет в Свердловской области, мне по барабану. Хоть семь лет строго режима! Это ничего не меняет. Так ебать мозг. Мама, это уже ни в какие ворота. Час закрытия. Это было в час закрытия, когда я окончательно устал бегать, устал от ее конспирации. Потому что она иначе не может. Дать сразу все деньги не могла. Она выдавала мне деньги частями. 10 тыщ крон на заход. И очень боялась. Рукой манит и шепчет:

– Дверь в прихожей прикрой.

– Мама, образумься. Это не входная дверь, входная закрыта.

Она шла в свою комнату, шуршала пакетами, бубнила:

– Молнию заело, стало молнию заедать.

Эту молнию на «красной сумке» стало заедать еще в те годы, когда мы переходили на кроны. Я как услышал эти слова молнию стало заедать, так сразу и вспомнил, как рубли менял на кроны. Как вспомнил, так и голова от гнева налилась, аж в висках застучало. Неужели ничего другого в моей жизни не будет? Хождение по одним и тем же кругам. Тогда она меня гоняла, с ума сводила всеми этими предосторожностями, и теперь. Красная сумка в час закрытия. Нашептывания и инструкции.

– Возьми с собой ножичек.

Первые четыре раза по десять тысяч крон носил, плюс чуть-чуть добавлял к ним мелких денег, чтоб получалось ровно шестьсот сорок евро, а не шестьсот тридцать с мелочью. Чтоб ровно. Четыре раза, а может, пять… В последний раз так замаялся, что сказал матери:

– Не буду больше по частям носить – давай остатки!

И все, это было ровно двадцать пять тыщ крон. Да, как раз шестьдесят пять тыщ, и я поменял четыре раза по десять и один двадцать пять, а может, все-таки пять раз по десять и один двадцать пять. Наверное, так все-таки. Кажется, всего было семьдесят пять тыщ. Хорошо, в банке никаких проволочек, никакого ажиотажа. Все гладко в банке проходило. Мать ворчала:

– Иди в другой банк. Каждый раз в тот же не ходи.

– Это почему?

– Примелькаешься, выследят.

В банке спрашивали:

– Какими купюрами желаете?

– Все равно.

Везде приносили сотнями, а один раз двухсотенными большую часть. За что я евро люблю и презираю те страны, которые на евро не переходят, за то люблю, что мне было приятно, когда толстая пачка крон усыхала до дюжины хрустких сотенок. Вот за то торжество, которое я испытывал, когда видел в глазах матери изумление, и даже страх: ей казалось, будто денег, что я приносил после обмена, было мало.

– Каких-то шестьсот сорок евро! Как это? Это всё? А где остальное?

Она ожидала большего.

– Мама, это и есть. Банк обменял. Вот чеки, проверь. Все точно.

Оторопь. Пересчитывайте. Шамканье.

– Чеки, нужно проверить чеки. Очки… Где другие очки?

Руки трясутся. Рот приоткрыт. Дыхание частое. Она смотрела в чеки, сверяла суммы, бормотала:

– А может, я тебе меньше дала?

– Нет, нет, не меньше, – убеждал я ее, ликуя.

Вот за это я люблю евро! Даже та обвальная катастрофическая девальвация, которая произошла во время перехода с рублей на кроны, не вызывала в ней такого изумления. Потому что она знала и была готова к тому, что все ее чулочные рублики сейчас превратятся в жалкую горстку койдулок, ласточек, зеленых таммсаарок, красных дубов и желтушных паулей кересов. Тогда не было изумления. Было кудахтанье: опять, опять… К тому же большую часть меняла сама. А вот евро ее просто в ступор ввело. Даже когда все деньги были поменяны и сомнений в том, что обмен был честным – меня не надули, – не было и когда она собрала все пачечки вместе, при мне, чтоб я видел, был свидетелем того, как она заботливо их прячет, чтобы все-таки знал на всякий случай, где искать схрон, если случится непоправимое, – даже тогда собранные вместе пачки евро не сообщали ее бегающим пальцам ощущения умиротворяющей плотности. Их все еще было слишком мало. И были они какие-то воздушные, почти призрачные. Я это видел. Она вертела их и удивлялась. Дескать, какие они красочные, красивые, почти ненастоящие. И мало их было, мало. Недостаточно, чтобы поверить, что все те 75 тыщ крон, с ощущением которых она сжилась, и есть вот эта стопочка свежеотпечатанных евро (помню, родители купили в конце восьмидесятых на место старого дивана новый, и он всем казался меньше, хотя по параметрам в описании те же два на полтора).