Каспер с отвращением вспоминал запах, который царил у Гануша в доме, где разлагались осклизлые куски, отрезанные у трупов. В отличие от Гануша, Каспер предпочел отдавать трупы на растерзание фармацевтам, а уже от них в уплату получать целебные экстракты, которые затем продавал. Он знал, что, казня преступников и всякую сволочь, принимает на себя всю их ярость и ненависть, всю их порчу и проклятия вместе с брызгами крови, он был подобен стене, отделяющей преступников от добропорядочных горожан. Человек обреченный на смерть и человек казненный вызывали у любого палача одинаковые эмоции, они все были не чем иным, как оболочками, где лишь на время затаилась чья-то душа. Ход обреченного к своей смерти был неуклонным, поэтому человека после пыток, хоть и еще живого, палач воспринимал как уже мертвого. Только так можно было стать равнодушным к человеческим крикам, стонам и хрипам. Но Каспер считал по-иному. Все казненные в его глазах очищались через казнь, их имена Каспер вспоминал, как имена святых – но своих собственных святых, чем похвастаться могли немногие, и постепенно они вырастали в его воображении до незаурядного величия, и он испытывал к ним искреннее уважение и вел с ними мысленно философские беседы, их голоса проникали в его уши сквозь шелест листьев или хруст снега, плеск дождя и хлопанье ветра. Казня их, он перенимал их грехи, и они толклись в нем, не находя себе места. Со временем казненные им превращались в живительное лекарство и оказывались в бутылочках и баночках, и он, исключительно для себя, обозначая на наклейке название экстракта, добавлял еще две маленькие буквы, которые никому кроме него ничего не говорили, а для него обозначали имена казненных. От многих, кого он вешал или отрубал голову, он получал что-то на память, перед смертью они что-то ему дарили. Обычно это были крестики на цепочке, перстни, кольца, серебряные или золотые пуговицы, подаренные вместе с кафтаном. От одного разбойника он получил расшитый персидский пояс, от другого – икону в драгоценном окладе, а от шляхтича-головореза – саблю с рукояткой в рубинах. Все эти вещи он бережно хранил и время от времени пересматривал, вспоминая, при каких обстоятельствах получил и кто что ему при этом говорил. Все это он отложил на старость, когда, поселившись где-то там, где его никто не знает, будет доживать век в добре и достатке. Может, если повезет, то и не один, а с женой и кучкой детишек. Жениться ни на ком во Львове он не мог и мечтать, но мечтать не переставал, представляя, как будет заботиться о жене, покупать ей разные дорогие наряды и ходить с ней на прогулки, любуясь закатом.
Каспер при всей своей твердости и черствости чувствовал душевный трепет в отношениях с природой, любил ходить в лес и приносить оттуда различные деревца и растения, которые затем высаживал на своем подворье, а также куски корней или веток, из которых мастерил зверей, птиц или каких-то монстров. Он не любил культурные цветы, такие как розы, нарциссы или тюльпаны, ставшие модными во Львове, где их высаживали чуть ли не на каждом балконе, – он любил полевые цветы, которые не выдержат в неволе больше одного дня – маки, васильки, огоньки, колокольчики, барвинок. Цветы были как бы его пропуском в мир людей из мира злых богов, в них он вливал все свои человеческие чувства, потому что больше не с кем было делиться ими. Разве что с двумя вороными лошадьми, которые были такими же гордыми, как и он, и не проявляли к нему никаких симпатий. Таким был мир, который окружал его, и вырваться из него было нелегко.