Аптекарь

С этими словами Зиморович открыл перед глазами судьи коробочку, тот заглянул в нее и, скривившись, передал ее лавникам. Он ждал, что те сами решат, что делать, но они только пожимали плечами, передавая коробочку из рук в руки, и передергивали плечами, откровенно полагаясь на него. Тогда судья осмелел и произнес:

– Именем закона нашего магдебургского я, Стефан Рогач, судья магистратский, объявляю: доктор Мартин Айрер, гражданин королевского города Львова, освобождается от всех обвинений в убийствах! И никто не смеет никогда упрекать его в том, чего он не совершал.

Каспер стал развязывать Лукаша, еще когда письмо не было дочитано, но уже было понятно, каким может быть решение. Поэтому свое помилование аптекарь выслушал стоя, внимательно прислушиваясь к своему умопомрачительному состоянию и думая, что было бы совершенно несправедливо именно сейчас свалиться под действием яда.

– От себя добавлю, пан доктор, – продолжил судья, – что вам стоит тщательнее выбирать учеников.

На удивление, толпе, которая, казалось, горячо ждала смертного приговора, помилование тоже пришлось по вкусу, и она встретила его аплодисментами и довольными возгласами. Единственный, кто не разделял этой радости, был Грозваер. Он протиснулся к Лукашу и прошипел ему на ухо так, чтобы никто сторонний не услышал: «Вам удалось обмануть целый город, но не меня. И мы еще сочтемся!» Лишь в эту минуту Лукаш, смотря на Грозваера, вспомнил о показаниях убийц, которые подстерегали их с Мартином. Но после пережитых душевных мук эта угроза выветрилась так же быстро, как и была озвучена. На Рынке аптекаря приветствовали уже целые толпы, ему едва удалось пробиться к Айзеку и Руте.

– Пан доктор, – радовался Айзек, – я страшно за вас переживал, ведь перспектива оказаться снова безработным и ночевать под мостом меня не радовала. Поэтому я обратился за помощью к ребе Мейеру, который дал ценные советы пану Зиморовичу. Они, правда, не помогли, зато помогла его подсказка, что нам делать с тем таинственным письмом. Но я вам об этом позже в деталях расскажу. Потому что вот и пан Калькбреннер, и Франц не дадут соврать, как мы все за вас волновались. А особенно Рута. Если бы не она, вам пришлось бы таки повиснуть на четырех сваях. Это она раздобыла письмо от Юлианы и передала его через Стася. Иди сюда, малой! – подозвал он мальчишку. Тот робко подошел.

– Простите, что я не успел забрать сумку из кустов, – сказал малец, смутившись. – Лоренцо мне сказал, чтобы я нашел ее и отнес вам.

– Ничего. Хорошо то, что хорошо кончается, – сказал аптекарь. – Придешь ко мне завтра, я найду для тебя работу.

Мальчишка обрадовался и, перед тем, как убежать, не удержался, чтобы не поцеловать руку Лукашу.

– Удивляет меня одна вещь, – сказал Лукаш, чувствуя, как одолевает его сонливость. – Я выпил от отчаяния отравленное вино, но оно на меня не подействовало.

– И не могло подействовать, – засмеялся Айзек. – Потому что когда Каспер пришел к нам за экстрактом роделии, а мы как раз колдовали над тем письмом, и буквы с черепашьей скоростью проклевывались, Рута дала ему немного вашего чудодейственного бальзама. Ведь мы верили, что удастся-таки это письмо оживить.

– Бальзама? – удивился Лукаш. – И сколько же она его дала?

– Да что там! – махнул рукой Айзек. – Всего лишь на один бульк!

– О Господи! Ведь если его выпьет здоровый человек, он заснет на сутки, а то и на двое. Только этого мне еще не хватало!

– Ай, пан доктор, – утешал его Айзек. – Хорошо выспаться еще никому не повредило. Право, сон на сутки-двое куда лучше, чем вечный сон, не так ли?

Лукаш посмотрел на них туманным взглядом.

– Хорошо. Берите меня под руки и ведите, если не хотите, чтобы я улегся под забором.

Айзек с Рутой подхватили его и повели, чувствуя, как тяжелеет его походка.

– Спокойной ночи! – крикнул вдогонку Калькбреннер. – Как очухаетесь, дайте знать. Нужно ведь будет скропить его счастливое воскрешение.

Рута прижималась к Лукашу, глядя на него какими-то совсем другими глазами, не в состоянии произнести ни слова, она улыбалась, и в глазах ее сверкали слезы. Но это были слезы радости. Когда они отошли от толпы, она наконец сказала:

– Я была так слепа.

– Я тоже, – сказал Лукаш, зевая, и ему показалось, что он узнал руку, которая махала ему во сне.