Аптекарь

– «Львовский молот для ведьм, колдунов, планетников, громодаров, звездочетов, обоясников, нетленных, непростых написал и рисунками украсил монастыря святого Онуфрия во Львове монах Гандрей года Господня 1589», – прочитал вслух Зиморович. – О, это то, что нам нужно. Свой к своему за своим. Та-ак… Ага, вот оно. «Ведьмы суть урожденные и ученые. Урожденные хвост имеют, которого не видно, потому как втягивают его в себя, но когда купаются, тогда-то хвост вылезает и полощется по воде. Урожденные не так страшны, как ученые, потому что та не виновата, что под такой планетой родилась, а те, сиречь ученые, уже сами пожелали сделаться колдуньями. Но и те и другие причиняют зло, и за это зло их должно наказывать. Каждый христианин обязан заботиться о том, чтобы выявить ведьму и уведомить магистрат города, а кто будет покрывать их, хоть бы это его мать была или сестра, или жена, тот предстанет перед судом и будет покаран». – Зиморович поднял указательный палец вверх и помахал им перед носом палача, намекая на особую важность этого священного текста, а затем читал дальше: «Правдой человека есть его тело. Правдой тела есть скрытый дьявол и посмертный тлен. Ежели правдой человека есть его тело и ежели правда вообще существует, то пытки являются лучшим средством добыть ее на свет Божий». Слышите? Это не дурак писал. А теперь должны мы узнать, как этих ведьм допрашивать, потому что, по правде, я еще не имел с ними дела. Зилькевич в этом больше понимает, но поехал в Краков, так что должен я здесь мучиться. «Наиболее используемая проверка на ведьминство есть купель. Колдунью связать в «козла» – правую руку вывернуть за спину и привязать к согнутой левой ноге, а левую руку – к правой ноге. Тогда, привязав длинный ремень к ней, пустить в воду, конец ремня держа обеими руками. Ежели белоголовая[18] пойдет ко дну – это есть знак, что она невиновна, а ежели будет плавать по воде – это есть знак, что ведьма. Если вина доказана, ведьму, спутанную в «козла», сажают в дежун. Следует помнить – есть дежа и есть дежун. Дежа имеет четное число клепок, а дежун – нечетное. Посадив в дежун ведьму, накрывают ее сверху крышкой и пишут мелом «Иисус, Мария, Иосиф». А это для того, чтобы она не имела союза с землей и чтобы нечистых отпугнуть, которые вокруг нее увиваются. Затем приходит пора пыток. Ведьму раздевают догола, и, чтобы в волосах она не прятала никаких штук, с помощью которых не чувствовала бы боли, стригут ее и бреют во всех местах. Признание надо брать водой, уксусом, вливанием масла в горло, обмазыванием серой, смолой, горячей солониной, голодом, великой жаждой, приложением на пуп мыши, шершней или других насекомых, которых накрывают сверху стеклянной банкой». Вы что-либо подобное применяли?

– Нет, ограничивались купелью и прижиганием. В деже не держали и на пуп мышей не клали.

– А я скажу вам, что весь смысл – именно в разнообразии. Наши предки взлелеяли традиции, от которых мы не должны отрекаться. А вы все сводите к такому примитиву, как прижигание. Нет размаха, фантазии, полета мысли. Подумайте над тем, что я прочитал. Итак, завтра рано благослови нас, Боже, на дело святое и гожее.

Палач, выйдя от Зиморовича, забрел в корчму, умостился за свой стол и заказал кувшин венгерского вина. Ловкая Магдуля мигом его обслужила, надув при этом губу так, будто изрядно гнушалась палача, но Каспер на это внимания не обращал, потому что привык, что должен жить так, как живет. Им брезгуют, но боятся. И если бы он случайно коснулся рукой этой девушки, она бы завизжала, как сумасшедшая, но никто не посмел бы его в чем-либо упрекнуть или утешать ее, все сделали бы вид, что ничего не произошло, и дальше сосали бы свое пиво или вино. Палач отхлебнул из глиняной кружки и заметил, что около ушка есть маленькая щербинка – конечно, он припоминает ее, уже видел раньше, значит, они держат для него отдельную утварь, чтобы, не дай бог, какая-нибудь праведная душа не глотнула ненароком из той же посудины. А как с мисками и ложками? Там тоже есть зарубки? Мелочные перепуганные людишки, чье дерьмо он вывозит за пределы города, он видит их насквозь, все их грешки и извращения, все их страхи и боязни, они потому и стесняются его, даже глаза прячут, вынося в ведрах и горшках свои отходы, а он стоит гордый и невозмутимый, следя за их нелепыми движениями, смеясь в душе над поспешностью, с которой они стремятся покончить с этой процедурой и исчезнуть с его глаз.

Сбоку на стене висело старое выщербленное зеркало, обрамленное резными цветами, которые когда-то были позолоченными, а сейчас рябили разнообразными пятнами. В мглистом сером отражении среди трещин и мушиных следов Каспер увидел не свое лицо, а всеми забытое кладбище, ему показалось, что он даже замечает парящих ворон, вспугнутых чьими-то шагами, видит намокшие от дождя листья и слышит стон ветра в расщелинах серых камней. Отражение ужаснуло его, оно напоминало клеймо, которое он вынужден постоянно носить, и любой, при желании, может прочесть в нем его судьбу и его боль.