Апрель, Варшава

«Без проблем, Влодек. Я знаю такого человека, — не задумываясь, ответил Стась. — Только бы он был жив. Я опрашивал его, когда писал про Бура. Ему уже тогда было за восемьдесят… Но у него совершенно ясная голова, Влодек! Это удивительный старик. Только бы он был жив».

Гаривас набрал Мурзакова, сказал:

— Зайди ко мне, пожалуйста. Я тебя попрошу съездить в польское посольство. Пусть Нина Пална выпишет командировочные, возьми паспорта и поезжай.

Он включил чайник, бросил в стакан пакетик. Зазвонил телефон, Гаривас быстро подхватил трубку.

— Влодек, это я, — сказал Стась. — Здравствуй.

— Привет, Стась. Ну как?

— Я договорился с ним об интервью. Когда ты прилетишь?

— В четверг.

— Позвони мне, когда купишь билет. Я тебя встречу.

— Спасибо, Стась. Обнимаю.

— До видзэня, Влодек.

«Так, прекрасно, — подумал Гаривас. — Нет, черт побери, какой хороший парень! И занят, наверное, не меньше моего, и не виделись бог знает сколько… А вот, однако, стоило один раз попросить — нашел старика, готов ехать в аэропорт. Хороший мужик. Наш человек».

Он взял из стопки еще один лист.

«…наступление на гетто началось утром 19 апреля 1943 года. Первый удар был нанесен по позициям Z.O.B. на улицах Налевки и Заменхоф. Они сопротивлялись пять часов. Они подожгли один танк и убили несколько десятков немцев, а затем отступили. Этим фактически и исчерпывается участие Z.O.B. в восстании…»

* * *

Владик ждал его на втором этаже, возле газетного киоска, как условились накануне.

— Здравствуй, Владик. — Гаривас опустил сумку на пол.

— Здрасьте. — Владик сложил вдоль номер «Монитора» и засунул во внутренний карман куртки.

— У нас еще минут сорок. — Гаривас взглянул на табло. — Ты есть не хочешь?

— Я позавтракал. А вы есть хотите?

— Пойдем, выпьем чаю.

Они спустились в кафе. Гаривас взял два стакана чая.

— Нас встретят?

— Да. — Гаривас подул на чай. — Стась встретит.

— Шимановский?

— Знаешь его?

— Видел. На викинга похож.

Гаривас закурил.

— Сотник меня здорово разозлила в понедельник…

— Я заметил. — Владик хмыкнул. — Вздорная особа.

— Я, понимаешь, не люблю напористых…

— А я пьяных не люблю. Кому-то рыжие не нравятся… Иришка Янгайкина, к примеру, не любит толстых.

— Я могу иметь дело со всякими людьми. У меня даже к милиции нет предубеждения. — Гаривас стряхнул пепел в пластиковый стаканчик. — Но Мира Сотник — это что-то.

У него под ребрами, справа, сильно кольнуло. Последние месяцы у него часто так кололо, и почти все время беспокоила распирающая тяжесть. А после выпивки болело сильнее, подступали тошнота и горький привкус во рту. Никон зимой заметил, как Гаривас морщится и трет бок, настоял, чтоб Гаривас приехал к нему в отделение, и пригласил Борю Алферова, великолепного «узиста». «Камень, — сказал Боря, едва приложив датчик к животу Гариваса. — Два сантиметра. Желчный пузырь с перегибом. Стенка отечна, гиперэхогенна… Надо бы прооперироваться, Володя».

— Владимир Петрович, почему вы именно меня взяли в Варшаву? — спросил Владик. — Взяли бы Гольца.

Владик во «Времени и мир» был «номером вторым», но не заносился.

— Гольцу сейчас есть чем заняться. А тебе полезна будет эта поездка. Увидишь одного уникального человека. Необыкновенный человек, руина эпохи. Их почти не осталось, таких людей… И потом — почему «взял»? «Взял» я зубную щетку. А тебя я «командировал».

Владик допил чай, достал из кармана билет и посмотрел на часы.

— Как обидно, — сказал Гаривас. — Какая, черт побери, в этом неумолимость… Свидетелей почти не осталось, и нет надежды их найти. Когда свидетели замазаны, когда они молчат, когда они спрятались — надежда есть. А когда им за девяносто… Это поколение ушло. Они умерли, эти люди. Просто умерли. Их просто нет. По срокам, по законам природы… Вот скажи: много у тебя знакомых, кому за девяносто?

— Двое, — недолго подумав, ответил Владик. — Бабушка и сосед по даче.

— Видишь, всего двое. Про бабушку не спрашиваю. А сосед что за человек?

— Овощ, — сказал Владик и убрал билет. — И гнида редкая.

— Вот видишь — овощ… Помнишь материал про Абакумова?

— Конечно! — зло сказал Владик. — Ха! Еще бы!