Апрель, Варшава

«…Руководитель Z. Z. W. Давид Аппельбаум был предупрежден о предстоящей акции. Он сообщил об этом председателю юденрата Чернякову и предложил оказать сопротивление. В июле 1942 года состоялось собрание общественности гетто, на котором присутствовали Черняков со своим заместителем Лихтенбаумом, а с докладами выступили…»

«И что? — подумал Гаривас. — Как быть? Что написать? Мира права — надо ли по сотому разу талдычить общеизвестное? Господи, воля твоя, а надо ли вообще кому-то что-то объяснять?»

Как-то раз «замглавного» одной оппозиционной газеты (до такой степени оппозиционной, что это ее свойство безнадежно подавило здравомыслие редколлегии) сделал Гаривасу упрек. Тот «замглавного» был потомственный москвич, выпускник филфака, хиппи в семидесятых, политолог в девяностых и мусульманин в итоге. И еще он был игруля. Таким все равно, во что играться — лишь бы можно было до изнеможения поговорить. Такие играются в православие, во всякого рода радикализм, в обожание РОДИНЫ (одной заглавной буквы в этом слове им, самозабвенным, недостаточно), в дзен-буддизм, рок-н-ролл — во что угодно. Самые энергичные из них, в особенности те, что имеют отношение к формированию общественного сознания, могут зайти в своей говорильне достаточно далеко. Гаривас встретил этого человека в Домжуре, дело было как раз после ноты сирийского посольства. «Знаете, что я вам скажу, Володя… — „замглавного“ огладил рыжеватую бородку. — Тенденциозность — это грех. Вы все-таки не забывайте, что работаете главным редактором, а не евреем». Гаривас ответил: значит так, для всех недоумков, для всех, блядь, эйхманов и арафатов он, Гаривас, всегда будет таким ЕВРЕЕМ, что любавичский ребе отдыхает. И добавил: да, и как в том анекдоте, кстати, это и к вам относится.

Гаривас закурил. За набатом — это к Яровскому, подумал он, к Харцевичу, к Гронфельду. У них получится ярче, больнее получится. А я буду делать то, что умею лучше других… Сотник отнюдь не дура, не кликуша. Она умная баба, даром что скандалистка. Просто в ней это кричит… «Я в том же трясусь вагоне и в том же горю пожаре…» Да, конечно, я могу сказать ей… Что я ей могу сказать? Ну вот такое, к примеру: не так давно — когда человечество уже пользовалось электронным впрыском топлива, слушало «Джетро Талл», слетало на Луну и многажды прокляло нацизм — были убиты автоматами, пулеметами и мотыгами семь миллионов камбоджийцев. Семь миллионов. Их забили, как свиней, а мир даже не чихнул. Мир просто немножко понегодовал… Могу я объяснить Мире, что «событийная» журналистика может делать свое дело не хуже всех набатов? Нет, не могу. Не поймет. Умна, но не поймет. Вот Харцевич занимается «комментарийной» журналистикой. Прекрасно. Пусть он и громоздит прилагательные… Мое же дело — факты и анализ. «Вы хочете песен? Их есть у меня!» Я дам парадокс, дам судьбу, противоречие дам… Вот вам, господа хорошие, герой. И извините меня, господа хорошие, коли этот герой… Черт, ну где там Стась?

После ссоры с Мирой Гаривас созвонился со Стасем Шимановским. Они познакомились четыре года назад у Бабенко. Стась был золото. Высокий, шумный парень — ладони, как лопаты, детская улыбка, соломенные волосы до плеч. Он окончил журфак МГУ в восемьдесят шестом, Валенса тогда тряс Польшу, как грушу. Стась любил Москву, метро, кухонные толковища, пломбир, водку. Он был из тех европейцев, что очарованы русской кашей. Стась с Гаривасом засиделись у Бабенко допоздна, пили скотч. Деликатный, непьющий Бабенко угощал их чаем с яблочным пирогом, а они налегали на скотч. Бабенко в том году опубликовал сборник статей Стася, там были интервью с Лемом, материал о генерале Андерсе и воспоминания участника Варшавского восстания сорок четвертого года. Стась признанно считался специалистом в истории польского Сопротивления, в девяносто девятом вышла его книга о Бур-Комаровском. Последний раз Стась приезжал в Москву прошлой зимой. Провел у Гариваса два вечера, подружился с Никоном, научил Марту Белову готовить щуку под сыром. На второй вечер зашел Вадик Худой, они со Стасем пыхнули, пели под гитару «Красные маки Монте-Кассино». Еще пели: «По улицам Гданьска, по улицам Гданьска шагают девчонки Марыся и Таська…». Стась читал нараспев: «Уходят из Варшавы поезда, и скоро наш черед, как ни крути…».

Вчера Гаривас позвонил Стасю, рассказал — какую статью он хочет дать. И попросил: «Помоги с фактологией, будь другом. Мне нужен очевидец. Ты же знаешь — я работаю честно, без купюр. Ты в материале, как никто, помоги».