Апраксинцы

— Павля Блюдечкинъ. Его бабошникомъ зовутъ у насъ въ рынкѣ. Отецъ думаетъ, что онъ еще ребенокъ, а у него одна штучка на вздержкѣ [11] есть. Мнѣ Сомилкова молодецъ сказывалъ: шляпку для ней къ рождеству у него купилъ. Вотъ теперь и гляди. А монахомъ прикидывается!

— Ну, господа, кто хочетъ прохладиться, пожалуйте! вскричалъ вбѣжавшій въ комнату шаферъ.

Въ рукахъ его были двѣ бутылки мадеры. Офиціантъ несъ сзади рюмки.

— Ну, начинайте, за мое здоровье!

Слова эти не были гласомъ вопіющаго въ пустынѣ: его такъ и осадили со всѣхъ сторонъ.

— Что-жъ, братъ Ваня, выпьемъ! обратился одинъ изъ шикарей къ своему товарищу.

— Да неловко: сейчасъ танцовать будемъ; я ужъ и то за обѣдомъ пилъ. Лучше подъ конецъ вечера кернемъ.

— Да ну, не разговаривай, — за компанію! За компанію жидъ удавился и монахъ женился!

Противъ такихъ доводовъ товарищъ уже не противорѣчилъ.

— Ну давай! проговорилъ онъ и выпилъ рюмку.

Въ залѣ грянула музыка и танцоры принялись надѣвать перчатки. Балъ открылся польскимъ. Въ первой парѣ шли новобрачные, сзади шли Харламовъ и Бирюковъ съ женами; они такъ развеселились, что захотѣли пройтись подъ музыку. Сожительница Харламова долго было не соглашалась на это; не хотѣла на старости лѣтъ брать грѣхъ на душу, да мужъ стащилъ съ мѣста. Кончился польскій и раздался ритурнель кадрили. Звуки барабана и тромбона такъ и наводняли залу. Кавалеры пригласили дамъ и начали разстанавливаться. Фертикъ, съ которымъ мы познакомились еще до обѣда, подбѣжалъ къ дѣвицѣ, ангажированной имъ, какъ мы видѣли, на починѣ и повелъ ее на другой конецъ залы. Маменька ея, какъ утка, переваливаясь съ ноги на ногу, поплелась за нею и сѣла сзади. Дѣвицѣ очень непріятно, что тутъ сидитъ мать.

— Маменька, не сидите тутъ, уйдите! шепнула она ей.

— Полно, Пашенька, что я тебѣ дѣлаю! Я вѣдь не мѣшаю.

— Уйдите, маменька, прошу васъ; вы меня при кавалерѣ просто съ ногъ срѣжете; у васъ завсегда поетъ въ животѣ, а теперь вы пообѣдали, такъ будетъ пѣть еще больше.

— Полно! что ты, дура, говоришь, безстыдница эдакая! обидѣлась мать и не ушла съ мѣста.

— Намъ начинать-съ, обратился къ дѣвицѣ кавалеръ и подалъ ей руку.

Первая фигура кончилась.

— Вы съ жениховой или съ невѣстиной стороны? спросилъ кавалеръ послѣ нѣкотораго молчанія.

— Съ жениховой.

— А я такъ съ невѣстиной. Вы жениху сродни приходитесь?

— Нѣтъ-съ… мой папенька съ ихнимъ тятенькой дѣла имѣютъ.

— Хм!… Теперь еще прохладно, а ужо будетъ очень жарко. Намъ начинать-съ.

— Вы гдѣ изволите на квартерѣ стоять? обратился онъ къ ней послѣ третьей фигуры,

— Подъ Невскимъ.

— Вѣрно вашъ папенька хлѣбомъ торгуютъ?

— Да-съ.

— Вы куда въ церковь ходите?

— А вамъ на что знать?

— Такъ-съ…

— Въ Смольный.

— Въ слѣдующее воскресенье я буду тамъ у обѣдни; вы гдѣ стоите?

— Я бываю съ папенькой и маменькой.

— А какъ васъ зовутъ-съ?

— Не знаю… я позабыла.

— Что-же, скажите!

— Да право не знаю! — н дѣвица улыбнулась первый разъ во все время разговора.

— Намъ начинать-съ.

Антрактъ между третьей и четвертой фигурой прошелъ въ молчаніи. Кавалеръ снова спросилъ, какъ ее зовутъ, но получивъ отвѣтъ «не знаю», замолчалъ и началъ глядѣть на люстру, какъ-бы ища тамъ вдохновенія для бальнаго разговора. Вдругъ дама его покраснѣла: ея чуткое ухо услыхало, что въ животѣ у маменьки начался концертъ. Какое-то подобіе флейты такъ и выдѣлывало трель, но вдругъ оборвалось и разразилось контробаснымъ воемъ. Къ счастію въ это время загремѣлъ барабанъ и кавалеръ былъ лишенъ возможности слышать окончаніе симфоніи.

Въ пятой фигурѣ извѣстный уже намъ шикарь во фракѣ на пунцовой подкладкѣ, танцовавшій съ Черноносовой, сдѣлалъ какое-то особенное соло, понравившееся многимъ. Двое офицеровъ, танцовавшіе vis-à-vis, захотѣли отличиться и въ концѣ кадрили усложнили шенъ и ввели въ него самыя разнообразныя фигуры. Дѣвицы, танцовавшія съ ними, были на верху блаженства.

И на апраксинскихъ женъ и дочерей, какъ и на прочихъ смертныхъ прекрасной половины рода человѣческаго, шпоры и эполеты наводятъ самое пріятное впечатлѣніе и играютъ не послѣднюю роль.

Балъ былъ въ самомъ разгарѣ. Незнакомые мужчины познакомились и уже пили другъ съ другомъ за компанію; брудершафтъ еще неизвѣстенъ апраксинцамъ. Двухъ упившихся до зѣла гостей харламовскіе молодцы повезли домой. Хотѣли было танцовать мазурку, да только нашлись три умѣющія пары, и ограничились полькой-трамблянъ. Офицеры отличились въ легкихъ танцахъ; двое ихъ отплясывало за десятерыхъ; только-что посадятъ дамъ на мѣсто, бѣгутъ къ другимъ. Одинъ изъ нихъ подошелъ къ Аннѣ Максимовнѣ и помчался съ нею по залу. Та такъ и млѣетъ; она чувствуетъ его руку на своей таліи и слышитъ на своей щекѣ его сладостное дыханіе, пропитанное винными парами и кріоновскимъ табакомъ. «Славно танцуетъ!» подумалъ онъ и попросилъ ее на четвертую кадриль. Бирюковъ подошелъ къ офицерамъ, благодарилъ ихъ за неутомимость въ танцахъ и предложилъ роспить бутылочку «холодненькаго». За бутылкой щампанскаго офицеры вывели заключеніе, что почти всѣ дѣвицы очень хорошенькія и большинство изъ нихъ танцуетъ отлично.