Апраксинцы

— А меня, такъ никогда; я вотъ сейчасъ хересу выпью, водки, пива, коньяку, ликеры какого хошь и ничего!

— Нѣтъ, ты эфто слей все въ одинъ стаканъ и выпей.

— Вишь, что городитъ, нешто я помойная яма.

— А нешто не пьютъ? — пьютъ. Со мною была оказія, повѣствовалъ Затравкинъ. Были мы тутъ послѣ описи товара Халдина въ трактирѣ; цѣновщикомъ я былъ; такъ самъ-то, знаешь, просилъ «оцѣни, говоритъ, подороже, угощу». Ну, пошли въ трактиръ, напились эфто, и ну въ пыряло [12] играть. Весело таково было. Маркеръ подходитъ къ намъ, да и говоритъ: «не хотите-ли, господа купцы, позабавиться?» — «А что?» — «Такъ-съ, есть, говоритъ, тутъ у насъ чиновникъ одинъ прогорѣлый, дайте цѣлковый, такъ всякую смѣсь пьетъ, и какъ выпьетъ, такъ больно чудитъ — всѣ животики надорвешь». Въ головахъ у насъ ужъ солдатики ходили. Зови, говоримъ. Пришелъ. Чудной такой, плѣшивый, виц-мундиришко — заплата-на-заплатѣ, рожа плюгавая; пришелъ эфто, да и говоритъ: «позвольте, перво-на-перво выпить». Выпилъ онъ, и ну чудить: артикулы разные выкидывалъ, взялъ эфто кій въ руки, полоскательную чашку на голову надѣлъ и началъ кіатръ играть. Мы всѣ, что тутъ были, просто чуть не умерли со смѣху. Цѣлковыхъ два ему надавали. А Андронинъ, старьемъ что торгуетъ, подходитъ къ нему, да и говоритъ: «выпьешь, говоритъ, смѣси?» — «Выпью» говоритъ. Вотъ спросили мы рюмку водки, пива, рому, хересу, вылили все въ полоскательную чашку и дали ему. Выпилъ, — ничего; еще пуще прежняго чудить сталъ. Андронинъ опять къ нему: «выпьешь, говоритъ, пива съ масломъ?» и выкинулъ ему два рубля. Выпить-то выпилъ, только не выдержало нутро, смутило его и ну рвать…. Рвало, рвало, что смѣху-то было!

Разсказу Затравкина послѣдовалъ дружный хохотъ. Въ награду за разсказъ онъ налилъ себѣ рюмку водки, перекрестился большимъ крестомъ и выпилъ.

Въ прихожей раздалось кряканье и громкій плевокъ. Аграфена Ивановна выбѣжала встрѣчать гостей. «Съ имянинникомъ, кумушка!» проговорилъ кто-то басомъ и послышалось чмоканье со щеки на щеку. Это былъ приходскій дьячекъ, ожидающій вакансіи на дьякона. Когда онъ вошелъ въ комнату, Иванъ Михѣичъ всталъ изъ-за стола.

— Продолжайте играть, продолжайте!

— Что-жъ такъ поздно, Андрей Иванычъ?

— Невозможно было раньше; у насъ сегодня всенощная, и то домой не заходилъ. Жена за мной въ церковь зашла, отвѣчалъ дьячекъ, и звонко понюхалъ табаку, при чемъ обсыпалъ плечо раскольника.

Тотъ покосился на него, стряхнулъ съ плеча табакъ и проговорилъ: «мерзость!»

— Ну, выпей водки съ дороги, обратился къ дьячку, хозяинъ.

— Можно-съ, и дьячокъ подошелъ къ столу.

— Ваня, что вы въ той горницѣ дѣлали? спросилъ Иванъ Михѣичъ вошедшаго въ комнату сына.

— Да мы, тятенька, въ молодцовой въ горку играли; сперва на шереметевскій счетъ, а потомъ копѣйка темная.

— Смотри, въ той комнатѣ водка стоитъ, такъ чтобъ молодцы не отлили, да не накерались.

— Хорошо-съ.

Въ другой комнатѣ у женщинъ шелъ разговоръ о томъ, что въ Вихляндіи антихристъ народился.

— Это точно-съ, вмѣшивается въ разговоръ гость, не играющій въ карты. — Портретъ даже евонный продаютъ; въ вѣдомостяхъ было написано.

— Убить-бы его, Агафонъ Иванычъ!

— Нельзя-съ, потому что онъ все одно что змѣй, его ничѣмъ не проймешь.

— Такъ войной-бы пошли.

— Вѣрно ужъ невозможно-съ.

— Что же онъ, батюшка, пьетъ и ѣстъ, какъ и мы?

— Ничего не ѣстъ, окромѣ христіанскихъ душъ: четыре кажинный день съѣдаетъ.

— Анна Ивановна! Наталья Дмитренна! вареньица-то, постилки-то? Кушайте пожалуста! — угощаетъ Аграфена Ивановна.

Гостьи съѣдаютъ по ложкѣ варенья.

— Теперь мадеркой запейте!

— Не могу, мать моя, и то двѣ выпила.

— Да понатужьтесь маленько, и выпьете.

— Право, я ужъ пила.

— Какая-же вы пила, Наталья Дмитревна? На пилу вовсе не похожи, съострилъ гость, повѣствовавшій онъ антихристѣ.

У стола съ закуской сидѣли Ваня, его пріятель, Шаня, завитой фертикъ, съ буклями на вискахъ въ видѣ сосисокъ и Ларя, юноша въ сертукѣ ниже колѣнъ и въ черномъ бархатномъ жилетѣ малиновыми червячками. Они говорили въ полголоса.

— Я тебѣ скажу, Шаня, Машка мнѣ во всемъ потрафляетъ, разсказывалъ, размахивая руками, Ваня: просила она меня привесть ей на платье, — третьяго днясь тятенька ушелъ въ баню, я взялъ изъ лавки цѣлую штуку матеріи и къ ней. Привезъ. Она мнѣ: «зачѣмъ это ты, говоритъ, Ваня, на два платья одной матеріи привезъ? — лучше бы разной.» — «Ничего, говорю, другой привезу, а эту бери, коли даютъ.»

Шаня былъ уже выпивши.

— Все-таки. Катька не въ примѣръ лучше ея.

— Тише, тятенька слышитъ.

Замѣтивъ, что отецъ смотритъ на него, Ваня тотчасъ-же перемѣнилъ разговоръ.

— Ларя! съѣшь кусочикъ сладенькаго пирожка.

— Можетъ это скоромный, а нынче пятница.