Примерно через год, когда однажды на улице она заслушалась виртуозным ритмом
Пожалуй, именно музыка откачала ее и не дала убаюкать себя снотворным или передозом. Вечерами в баре она проваливалась в нее, как в пустоту, а однажды не заметила, что стала подпевать под аккордеон песни тридцатых, которые когда-то пела Маньолия. Внезапные аплодисменты довели ее до исступления, как пощечины любимого в сексуальной игре. В конце года у нее уже был свой репертуар. «Почти тенор», – говорили знатоки о голосе Летисии и о его особенном, завораживающем тембре: словно замша с вставками шелка, то мягком и теплом, то легком и скользящем. Для начала пошли в ход народные песни, ну, и разумеется, она помнила все песни Гал Коста. Хотя теперь сама она стала намного красивее располневшей и постаревшей Гал, Летисия по-прежнему преклонялась перед ее гением и женской судьбой.
Сестра вместе с младенцем, матерью и подросшим Сезаром изредка навещала ее, и мать восторженно била в маленькие ладошки, вспоминая, как в детстве сын хотел быть певицей. Несмотря на немалые деньги, которых стоил автобусный билет, дважды она притащила на выступление сына своих самых верных подруг, и это был настоящий успех. Мама так и не смогла начать считать ее дочерью, но Летисия и не настаивала. Ради нее она готова была откликаться на что угодно, а не только на Рожейро и Кехинде, которые по-прежнему оставались в ней и, словно сокровищница или аккумулятор, сберегали тепло.
У него пока нет работы, только поэтому он не дает денег на ребенка, – немного смутился Фернандо Луиш, подсовывая ей скрученную купюру, когда однажды из-за темноты не сразу узнал в трансвестите брата своей бывшей. – И будет лучше для них обоих, если он ничего не расскажет сестре об их случайной встрече, – сплевывая кожуру
За неделю до отъезда в Англию, откуда она должна была перебраться в Италию для работы певицей ночного бара, Летисия все-таки вышла на вокзале города своего детства.
Шли июньские праздники. Улицы были запружены танцующими
Она шагала по знакомым местам, на время захваченным разрешенным безумием, и в который раз изумлялась, что там, где вся жизнь была пронизана неопределенностью, а величайшие боги могли менять пол каждые полгода или быть сразу двуполыми, таким, как она, почему-то доставалось презрение.
В сумерках зудело многоголосие, и она пошла на синий холодный свет. Вместо того чтобы гулять со всеми по улицам, Северинья сидела в полном одиночестве перед ящиком. Летисия зажгла лампу и сразу заметила на лице матери новые морщины. Изнутри пошкрябала когтями тоска. От мысли о скором расставании она сама почувствовала себя постаревшей.
Он будет звонить хотя бы раз в месяц, – взяла с сына слово бодрящаяся изо всех сил Северинья и показала на общественный телефон внизу фавелы. Обычно там по очереди дежурили женщины, чьи мужья или сыновья были далеко. Вот и сегодня кто-то неразличимый маячил в темноте, терпеливо ожидая звонка. «Я буду гордиться тобой, сыночек, – обняла она его, встав на цыпочки. – Ты уезжаешь в прекрасную страну, там наверняка оценят твой талант». Северинья по-прежнему старалась не пропускать передачи про Италию, особенно те, которые показывали, как простые люди выигрывают за полчаса миллиарды лир. Даже в Соединенных Штатах невозможно было бы найти подобной удачи и роскоши. В Италии явно обитал особо счастливый и красивый народ, и теперь она знала про эту страну почти все на свете.
Бредя на автобусную остановку, Летисия рыдала.
Призвав в помощь сыну бога Эшу и божественных близнецов, что позволяли опериться птенцам и подталкивали вперед все новое, мать не пошла его провожать. Это уже не по силам ее сердцу, – всхлипнула она, прижавшись к нему еще раз.