Апокриф

— Это ведь уже совершенно точно не реклама! Ведь так, пап? Это ведь действительно нужно было! А если ко мне опять с таким обратятся? Тоже отказаться? — вопрошало к отцу его юношеское честолюбие в равной пропорции перемешанное с порывами альтруизма.

Фиоси Глэдди не был чужд гражданских чувств и вынужденно согласился:

— Нет, сынок… Г-м-м… Если это однозначно для общественно-полезных целей… для доброго, так сказать, дела… То — да…

Тем самым бесхитростный родитель не закупорил окончательно бутылку, оставив для загнанного в нее джина аварийный выход в виде служения благу. При этом Фиоси Глэдди не смог (а кто бы смог?) снабдить своего сына надежными инструкциями для сортировки явлений жизни по отношению к категориям добра и зла. Посему Острихс, подогреваемый бродившим в его жилах уже упомянутым коктейлем из честолюбия и альтруизма, отправился искать достойного применения своему дару, будучи вооружен лишь небольшим набором усвоенных в добродетельной семье и почтенной школе прописных истин, которые, как показывает опыт почти любого человека, к окружающей реальности имеют весьма отдаленное отношение.

* * *

Родители Острихся были людьми пусть худо-бедно, но верующими. При этом Фиоси имел счастье принадлежать к Церкви Бога Единого и Светлого, а Ямари, по традиции семьи, из которой она происходила, следовала за Церковью Бога Единственного и Светоносного. Оба они не были ортодоксами, не слишком разбирались в тонкостях догматики и относились к своим верованиям, скорее, как к утвержденному историей народа привычному ритуалу, чем как к глубокой личной, внутренней потребности. Поэтому супруги являли по отношению друг к другу пример полной веротерпимости и в редких случаях, когда в беседах между собою касались вероисповедных вопросов, согласно приходили к крамольному, с точки зрения теологов обеих церквей, выводу, о том что «и то и другое — один черт».

Когда после появления в их доме сына возник вопрос о будущем вероисповедании мальчика, добрые родители быстро пришли к единодушному мнению, что как раз это самое «будущее» и покажет. К счастью, обе церкви исходили из того, что вступление в лоно веры должно происходить в ту и только ту пору, когда ребенок уже получил представление об основных связях этого мира и в состоянии хотя бы в самых общих чертах осознавать последствия своих действий. Так что для самоопределения у Острихса было целых четырнадцать лет.

Супруги Глэдди не были излишне усердными прихожанами каждый своего храма и даже не держали в доме домашнего алтаря, хотя общий для обеих конфессий Завет Истины в хорошем издании занимал свое почетное место на книжной полке в кабинете Фиоси. Религиозное воспитание Острихса на самом раннем этапе свелось к весьма туманному рассказу о том, что где-то есть какой-то очень добрый Бог, которой все создал, все про всех знает и всем на свете руководит. Кроме того, мальчик побывал на праздновании Первого Явления в двух храмах, между которыми не обнаружил никакой разницы, кроме той, что шпиль четырехскатной, с загнутыми вверх углами крыши одного из них увенчивал белый шар, а у другого — красный. Поскольку никакой разницы не было, а праздник в одном из домов Бога происходил на неделю раньше, чем в другом, маленький Острихс решил, что это два разных праздника, и пребывал в этом заблуждении лет до десяти. Где-то об эту пору Ямари сделала робкую попытку обозначить сыну разницу между двумя церквями, для чего прочитала ему и попробовала прокомментировать их основные догматы, но, не будучи сколь-нибудь опытным софистом, сама немедленно запуталась и сочла за благо оставить это трудное дело до лучших времен.

Ребенок меж тем, как и положено, принял на веру предложенную родителями схему мироустройства, но, наблюдая жизнь непредвзятыми детскими глазами, через некоторое время уже стал задавать вопросы в рамках самых примитивных логических парадоксов, которые приводят в бешенство любого богослова. «Если Он добрый, — почему позволил машине задавить собачку? Ведь Он же мог спасти собачку? Почему тогда не спас? Ему все равно? Почему? Он же добрый, а мы все так любили эту собачку! Она тоже такая добрая, ласковая была! Ведь Он знал? Зачем же Он сделал так, чтобы она умерла? Он же добрый?» Фиоси и Ямари не могли распутать для своего маленького сына сложную дорогу между тремя столбами «всемогущества», «всеведения» и «всеблагости» Творца, ограничиваясь осторожными утверждениями, что Острихс все поймет сам, когда вырастет.

Если родителя не слишком носятся с воспитанием у ребенка конкретной формы мировоззрения, они должны быть готовым к тому, что взгляды их отпрыска на основы бытия будут сформированы другими путями и другими людьми. Например, в своих компаниях дети не только на девяносто процентов просвещают друг-друга в самых щепетильных вопросах взаимоотношения полов, но и способны на доступном им уровне обмениваться всем спектром моделей мироздания — от пантеизма до полного безбожия.

* * *