Апокриф

Они сидели в кафе, и Тиоракис, осторожно прихлебывая из небольшой чашки так любимый столичными жителями горячий и пряный «травяной коктейль», искоса наблюдал своего визави — человека лет шестидесяти, немного полноватого, с редкими седыми волосами на голове, с водруженными на ноздреватом некрасивом носу старомодными очками, одетого в отнюдь не щегольской серый костюм, и вообще, своим заурядным видом более всего напоминавшего неудачника, засидевшегося в младших клерках городского магистрата. Тот, возложив локти на пластиковые подлокотники утилитарного общепитовского полукресла, сцепив в замок пальцы рук на небольшом животе и слегка подавшись вперед, читал выложенный перед ним на круглой столешнице труд Тиоракиса — пять машинописных листков, сколотых степлером. Когда нужно было перевернуть страницу, невзрачный человек расцеплял пальцы, производил необходимое действие и, вновь приведя себя в первоначальное положение, нависал над текстом. У него было подвижное лицо, на котором отражались реакции от прочитанного, каковые он, видимо, не считал нужным скрывать: то щека с углом рта уползала куда-то наверх придавая физиономии саркастический вид, то весь рот, сжавшись в «куриную гузку», начинал бегать из стороны в сторону, как у жующего зайца, то брови из-под допотопной оправы очков совершали какие-то загадочные пассы…

В целом вся сцена выглядела вполне обыденно и невинно, например: молодой аспирант принес на встречу со своим руководителем проект статьи… или что-то в этом роде…

— А, вы знаете, — начал куратор Тиоракиса, закончив чтение, — неплохо. Нет, ей Богу, не плохо! Главное, без халтуры и верхоглядства, насколько я мог заметить… Чувствуется желание работать серьезно.

Тиоракису было приятно это слышать.

— Мне, собственно, самому было интересно осветить эту тему, — пояснил он, — разобраться: что по этому поводу думают разные люди… И почему они думают именно так… Поэтому я… — тут Тиоракис начал было излагать методику, которую он разработал для подготовки своего отчета, чтобы у куратора не оставалось сомнений в добросовестности его подхода к выполнению задания, но тот, видимо, поняв это, прервал своего молодого собеседника.

— Это лишнее… Простите! У меня нет никаких сомнений, что вы подошли к работе очень ответственно и заинтересованно, иногда даже артистично. А в некоторых случаях, может быть, и слишком артистично…

— М-м-м… Не совсем понял… Что вы имеете ввиду? — насторожился Тиоракис.

— Нет, нет! Не беспокойтесь, ничего серьезного. Просто, пытаясь вызвать на откровенность некоторых ваших собеседников, вы так вживались в бунтарский образ, что один наш бдительный информатор уже написал на вас небольшой доносик. Дескать, некто Тиоракис имеет мысли весьма опасного направления и активно их пропагандирует. Х-ха!

— И кто же это? — задал совершенно неуместный вопрос оторопелый Тиоракис, но получил в ответ такой красноречивый взгляд из-под старомодных очков, что тут же спохватился. — Ах, да! Конечно! Что это я, в самом деле…

— Вот именно, вот именно! — примирительно заговорил куратор. — Но, ничего страшного. Привыкайте! Информация только тогда имеет истинную ценность, когда может быть подвергнута перекрестной проверке… Давайте-ка подытожим! Опус ваш я передам по назначению, а свой отзыв о вашей работе, разумеется, доложу своему руководству. И я надеюсь, до скорой встречи? У вас еще не пропало желание работать?.. Ну вот и отлично!

* * *

«Вот те раз! — несколько позднее обдумывал ситуацию Тиоракис. — И что стоят мои иксы, игреки и зеты, если зашифрованные под этими буковками люди вполне легко, видимо, вычисляются при той самой перекрестной проверке… Ну, собственно, и что? В конце концов, именно я дал обобщенную информацию и именно я высказал острую оценку всей этой достаточно очевидной для большинства неуклюжести правительства. Значит, и ответственность на мне. Пусть знают, что о них люди думают! Может быть, в этом и есть мое назначение? Может быть, именно таким образом подготовленная объективная информация действительно лучше усваивается властью? Когда исходит, так сказать, от своего, а не от раздраженного и озлобленного противника…»

Такой взгляд показался Тиоракису вполне приемлемым и дающим ему моральное право продолжить свое сотрудничество с ФБГБ, тем более, его деятельность не имела, пока, во всяком случае, никаких последствий для тех людей, высказывания которых он цитировал в своем отчете.