Аплодисменты

Думаю, что редко кто может похвастать такой торжественно-траурной параболой внимания прессы. Она отражала всю мою жизнь в кино, с тех самых первых «карнавальных» шагов. Меня прославили, захвалили, уничтожили, забыли, припомнили, стали жалеть, удивились. Начали отдавать должное. Стали писать хорошо. Потом — очень хорошо. И еще позже — в превосходной степени и очень часто. В какой-то момент я почувствовала, что надо наивежливейшими словами отказываться от еще и еще одного интервью, чтобы не вызвать раздражения у зрителей. Ведь частое мелькание в прессе — это девальвация. Ведь когда-то же кто-то первый начнет: «Сколько же можно, в конце концов, хорошо да хорошо!» И интуиция не обманула. «…И снова игра Л. Г., ее порой почти неуловимые характеристики, неистощимое чувство юмора, которым неизменно наделяет она своих благородных и чистых, вместе с тем очень разных героинь, убеждают в жизнестойкости образов, дают пищу зрительскому воображению, будят мысли…»

Ей-богу, это приятно читать. И что юмор не истреблен, и что героини «о-чень раз-ные». Передохнула, мысленно поблагодарила журналиста, а ровно через десять строчек: «…Думаю, что и саму Л. Г. не может не беспокоить при всей их разности сходство героинь последнего времени». А, ну вот это и есть самое главное! И разборы такие «разных» героинь («Старые стены», «Пять вечеров», «Двадцать дней без войны», «Любимая женщина механика Гаврилова») — это все была лишь уважительная преамбула. Как только прочла впервые произнесенное вслух, жду: кто следующий? На этот раз журналист берет интервью у моего партнера по фильму «Вокзал для двоих». «…Все мы любим талант Л. Г., радуемся ее успеху, возвращению на экран. Но не кажется ли вам, что режиссеры вновь начинают эксплуатировать ее новые типажные качества? Вот и создавая яркий образ Веры, она начинает повторять то, что, мне кажется, уже использовано ею в предыдущих работах».

Защитил меня мой партнер. Он ведь был внутри того жаркого процесса, и вопрос журналиста, наверное, расшевелил в нем воспоминания о нашей, ох, какой нелегкой жизни в то лето и зиму восемьдесят второго года. Спасибо тебе, Олег Валерианович Басилашвили! Значит, не забыл. Значит, недаром мы с тобой встретились на нашем жизненном «вокзале». А как ты относишься к тому, что я новый типаж? «Типаж новый». Так долго не снимали, потому что не смогла пристроиться ни к одному типажу. А в зрелых годах попала в типаж, да еще в новый. Ну да ладно, важно, что автор отметил: «Мы радуемся ее успеху и возвращению на экран». А ты? Ты рад? Можешь не отвечать. Я тебе верю.

К сожалению, редко чувствуешь у человека по профессии критик ту располагающую интонацию, когда хочется распустить натянутые струны, все ему выложить, забросать историями, восхищением талантливыми людьми или поделиться своим тайным, о котором порой и близким-то не расскажешь. Но такие люди есть. Когда я читаю, что много ролей-ретро и я в долгу перед зрителями, что надо сыграть женщину сегодняшнего дня — это точный намек-перспектива. И пусть никто не даст мне адреса, где лежит и ждет меня такой сценарий. Но если уж попадется мне — этот своевременный намек заставит меня совсем по-другому начать подготовку к роли, осмотреться: из чего же состоит женщина именно сегодняшнего дня, даже если мне придется пройти через конфликт с режиссером. Я только поняла одно: отношения актера и журналиста очень во многом напоминают отношения актера и режиссера. Если нет взаимопонимания и любви, нелегко.

А чего это я так долго о прессе? Да просто наболело за долгие годы «полузабвения», как красиво определили журналисты мое время безработицы в кино, те мои годы «иллюзий и грез»…

…На столе стояла бутылка шампанского и фруктовая вода для папы с Машенькой. Б той статье все, что касалось меня, было жирно подчеркнуто красным карандашом, а на полях стояло несколько крючкообразных старомодных папиных автографов. Аж сердце щемит, когда гляжу на этот старый, драгоценный пожелтевший номер. Папа читал статью уже в десятый раз. Теперь читал ее вслух.

— Так, слушайте, уся моя семья, про дочурку з усем сердцем. «Только эпизод». — Ето название. — «Что запоминается в этом фильме? По-моему несколько эпизодов. И прежде всего отличная эпизодическая роль Людмилы Гурченко». — Ето, дочурка, означаить, што золото и в… блистить. Тут я з им целиком согласный, а куда против правды денисся? Читаю дальший: — «Велика ли роль, если отпущено актрисе всего два эпизода? Актриса сумела много рассказать о „такой войне“ за эти несколько минут на экране. В двух сценах она сумела развернуть целый характер — от низшей границы отчаяния до взлета благородства и решимости. Такая актерская щедрость и убедительность о многом говорят. Во всяком случае, с обидной повторяемостью „голубой певицы“ для Людмилы Гурченко, я уверен, покончено». — Хочу от чистага сердца выпить за писателя, товарища Вадима Соколова, якой про мою дочурку написал правду и у самое яблочко. Спасибо тебе, дорогой товарищ, жизнь тебя за ето отблагодарить, ето як закон. Ну, за честь, за дружбу!