Значит, соглашаться на любую работу. Искать подробно биографию, костюм, нюансы поведения героини. Если она на экране даже в течение минуты. Не слышать своей фамилии. Лучше бы ее совсем сменить, но она папина. Не обращать внимания на письма, если в них: «Вчера смотрела фильм „Один из нас“. Мелькнули вы в самом начале — и след простыл. Как же вам не стыдно? Что вам, есть нечего? И это после Леночки Крыловой, после Франчески?» (Донецк). «Теперь вы все в ресторанчиках поете. „Взорванный ад“ смотрел — там вы в немецком ресторане, а в „Неуловимых“ — во французском. Наша семья в вас разочаровалась. А ведь „Карнавальная ночь“ — наша молодость…» (Челябинск).
А я буду, буду играть! Играть в окружении, петь в ресторанчиках! Мне нужно выбирать, набирать, приучать зрителя к себе разной: жалкой, победоносной, неприятной, легкомысленной, некрасивой, разной, разной… Мне нужен опыт, пусть такой разрозненный, разбросанный в ручейках, далекий от большой реки, но я должна его набрать! И опять же что-то внутри мне подсказывало, что я на верном пути.
Первой удачной работой в моей новой программе была роль Шуры Соловьевой в фильме Адольфа Бергункера «Дорога на Рюбецаль».
На съемку я приехала с абсолютным знанием текста, пройдя подробно биографию своей героини. И от этого на душе был покой. Группа прекрасная, режиссер фильма — человек добрый, мягкий, интеллигентный. На эту непростую роль он меня утвердил без проб. Это было важным событием. Потому я и чувствовала особую ответственность. Потому так и готовилась. Художник по костюму Виля Рахматулина. У нас с ней за плечами работа в «Балтийском небе» и «Рабочем поселке». Костюм, который мне предложила талантливая художница, не требовал поправок, перешивок, уточнений — все было в характере героини. Костюм — полдела в кармане. Грим… Что такое грим для этой роли? Лицо бледное, глаза «утренние», губы треугольником, чуть тронутые бордовой помадой, на голове косынка чалмой, как носили в войну. Короче, грим без грима. В группе снимали добротно, но медленно. Я влетела в кадр, металась по съемочному пространству, и мне его так хотелось охватить — целиком! В длинном монологе я все не видела возможности остановиться, чтобы перевести дыхание и продолжить его в другом кадре. Меня несло все выше и выше, к душевному подвигу этой, на первый взгляд негативной, женщины. Бились, бились и сняли сцену одним куском. Войдя во вкус, в тот же день сняли еще и режимный кадр. За один день группа выполнила четырехдневный план. А я — утром приехала, вечером могла уезжать. А ведь у меня была командировка от театра на пять съемочных дней. Целых пять оплачиваемых дней плюс репетиции. Я же отработала все в одну смену и, счастливая, отправилась восвояси. Спрашивается, к чему спешка, зачем все в один день? Но зато какой день! Такие дни помнишь всю жизнь! До чего же не меркантильная наша семья. Ждали, что подработаю, — ведь я главный добытчик-кормилец. Но, увидев меня такой счастливой, никакого оттенка сожаления, ни-ни.
Пошли кинопробы, кинопробы на «Ленфильме». Кинопробы в больших ролях пока так и оставались пробами. Но ведь они начались! Значит, лед тронулся! Начались съемки в небольших эпизодических музыкальных ролях, где я купалась, как в живительном источнике. Начались драматические ролишки, где на выручку приходило близкое, знакомое, уже пережитое. Да и зрители уже вроде не так беспощадно меня уничтожали. А кто-то внимательно следил за мной, отмечая в письмах, что видит, как я «набираю». И круг насмешливых взглядов сужался. Откровенно недвусмысленные гримасы сменили заинтересованные взгляды. Ну, что вы ко мне присматриваетесь? Чего вы от меня ждете? Молчите? Ну и ладно. Я ведь теперь работаю, набираюсь опыта. А разве может что-нибудь сравниться с самым великим таинством — процессом рождения роли? Эх, если бы вы знали, если бы вы только знали, как я боюсь хоть на один день вернуться туда, в то время…
Конец лета 1971 года. Мы получили журнал «Советский экран» N 17. Фильм «Дорога на Рюбецаль» вышел на экраны, и вот на него в журнале рецензия. Рецензий впереди будет много, но эту… «я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза…» Она — первая за долгие годы девальвации и забвения. Ведь это именно те слова, которые мне были так нужны для того, чтобы убедиться, что избрала верный путь.